Я сидел рядом с Флоренс, но она тоже помалкивала, храня холодный и гордый вид и катая хлебные шарики, поэтому я имел полную возможность все хорошенько обдумать, так что когда дошла очередь до кофе, у меня уже был готов стратегический план и детально продумана тактика. Когда тетя Далия дала сигнал дамскому полу удалиться и оставить мужчин в обществе портвейна, я воспользовался случаем и украдкой выскользнул через дверь в сад, опередив женские головные силы. Не сорвался ли с губ Сыра сдавленный возглас при этом моем хитром маневре, определенно сказать не берусь, но, по-моему, у меня за спиной раздался некий звук, словно охнул в лесу волк, больно споткнувшийся о камень. Но я был не настроен возвращаться и переспрашивать, а предпочел затеряться на просторе.
Будь обстоятельства не такими – хотя когда они бывают не такими, какие они есть? – я бы, наверное, с удовольствием прогулялся после ужина по парку, поскольку воздух был полон лепечущих ароматов, и бойкий ветерок весело трубил с небес, щедро усыпанных звездами. Но любоваться садом в сиянии звезд может лишь тот, у кого на душе покой, а моей душе до покоя было так далеко, как только можно себе представить.
Что делать? – спрашивал я себя. Складывалось впечатление, что самым разумным было бы с моей стороны, если я хочу сберечь в целости свой позвоночник, завтра чуть свет сесть в автомобиль и рвануть в необозримые дали. Оставаться на месте значило бы самым неприятным образом все время увиливать от встречи с Сыром и постоянно находиться в движении, чтобы расстроить его кровожадные планы. Мне пришлось бы мчаться, подобно серне или молодому оленю на горах бальзамических [ …оленю на горах бальзамических,- Цитата из библейской книги Песнь Песней, VIII/14.], как, помнится, выразился однажды Дживс, а мы, Вустеры, не расположены опускаться до уровня серн или оленей, ни молодых, ни в зрелом возрасте. У нас есть собственная гордость.
Я уже принял решение завтра утром испариться, как снег на вершинах гор, и податься на время в Америку, или Австралию, или на острова Фиджи, или еще куда-нибудь, но тут я почуял, что к лепечущим ароматам лета примешался крепкий сигарный дух. В сумерках я разглядел приближающуюся человеческую фигуру. В первый напряженный момент я подумал, что это Сыр, и уже приготовился было рвануть с места на манер того самого молодого оленя, но потом все встало на свои места. Это был всего лишь дядя Том, совершавший вечернюю прогулку.
Дядя Том – большой любитель вечерних прогулок в зеленых зарослях. Седой джентльмен с орехово-смуглым лицом – это к делу не относится, я просто так его описываю, для полноты картины,- он любит бродить среди клумб и кустов рано поутру и поздно вечером, поздно вечером особенно, так как он страдает бессонницей, и туземный лекарь внушил ему, что против этого глоток свежего воздуха на сон грядущий – самое верное средство.
Завидев меня, он остановился для опознания.
– Это ты, Берти, мой мальчик?
Я дал утвердительный ответ, и он подгреб ближе, изрыгая клубы дыма.
– Почему ты покинул нас? – спросил он, имея в виду мое бегство из столовой.
– Да так как-то, вдруг захотелось.
– Не много потерял. Ну и публика! Этого типа Троттера я не перевариваю.
– Вот как?
– Его пасынка Перси я тоже не перевариваю.
– Вот как?
– И этого Чеддера я терпеть не могу. Я их всех не перевариваю,- заключил дядя Том. Его вообще нельзя отнести к гостеприимным хозяевам. К девяноста четырем процентам чужих людей у себя в доме он относится с плохо скрываемым отвращением и всеми средствами старается их избегать.- Кто, интересно, пригласил сюда Чеддера? Наверное, Далия, но почему, мы, конечно, никогда не узнаем. Несносный молодой бегемот, в жизни не встречал несноснее. Зазвать его к нам – это как раз в ее духе. Как-то раз она даже пригласила свою сестру Агату. И кстати, о Далии, Берти, мой мальчик, она внушает мне беспокойство.
– Тетя Далия внушает беспокойство?
– Крайнее. Мне кажется, она чем-то больна. Ты ничего странного в ней не заметил, когда приехал?
Я немного подумал.
– Да нет, как будто бы. Она показалась мне такой же, как всегда. В каком смысле. – странного?
Он озабоченно взмахнул сигарой. Они с моей престарелой родственницей – любящая и дружная чета.
– Вот, например, только что. Я заглянул к ней спросить, не хочет ли она прогуляться вместе со мной. Она ответила, что нет, она когда выходит в сумерки, то обязательно наглотается мошек и комаров и прочей гадости, и они ей могут повредить, тем более после сытного ужина. Мы с ней спокойно и мирно переговаривались о том, о сем, как вдруг она как-то вся обмерла.
– То есть упала без чувств?
– Н-нет, этого я бы не сказал. Она осталась стоять, но покачнулась, прижала ладонь ко лбу. И сделалась бледной, как привидение.
– Странно.
– Очень. Меня это обеспокоило. У меня и сейчас на душе неспокойно.
Я задумался.
– Вы не могли что-нибудь такое сказать, что ее расстроило?
– Исключено. Я обсуждал с ней этого парня Сидкапа, который приезжает завтра ознакомиться с моей коллекцией серебра. Ты его не знаешь?
– Нет.
– Он, конечно, осел скудоумный,- сказал дядя Том, он почти всех людей своего круга считает скудоумными ослами,- но в старом серебре, драгоценностях и всяких таких вещах разбирается, говорят, неплохо. И вообще он, слава Богу, у нас только отобедает и уедет,- прибавил дядя Том со свойственным ему гостеприимством.- Но я говорил о твоей тете Далии. Так вот, она покачнулась и сделалась бледной, как привидение. По-моему, она слишком перегружена. Этот ее журнал «Пеньюар светской дамы», или как бишь он называется, выпил из нее все соки. Совершеннейший вздор. Зачем ей издавать какой-то еженедельник? Буду от души рад, если она сумеет продать его этому типу Троттеру и наконец освободится, потому что он не только выматывает все силы у нее, но еще и обходится мне в немалую сумму, чтоб ему. Траты, траты, траты без конца.
После этого дядя Том еще горячо высказался на тему о подоходном и добавочном налогах, и назначив мне скорую встречу в хлебной очереди для неимущих, пошел дальше и исчез во тьме. А я, прикинув, что час уже поздний и, пожалуй, можно без риска вернуться в дом, направился в свою комнату.
Там я стал переодеваться ко сну, а сам, не переставая, думал про то, что только что услышал. Непонятно. За ужином мне, конечно, было немного не до того, но все-таки я бы наверняка заметил, будь у моей тети болезненный вид или вообще что-то в таком духе. Насколько я помню, она со всегдашним азартом и огоньком уписывала все, что значилось в меню. И однако же дядя Том сказал, что она побледнела, как привидение, что, при ее обычном румянце, требовало бы немало специальных усилий. Странно, чтобы не сказать: загадочно. Я все еще размышлял на эту тему и прикидывал, какие выводы сделал бы тут Осборн Кросс, сыщик из «Загадки красного рака», когда мои размышления прервал поворот дверной ручки. За ним последовал мощный удар в дверную филенку, и я порадовался, что сообразил своевременно запереть дверь. Потому что я услышал голос, и это был голос Сыра Чеддера: