Он зашагал через поляну, поглядывая под ноги и держа «спрингфилд» в правой руке.
— Сегодня хочу только выбрать, — сказала Мэри. — Потом приедем как-нибудь с утра, выкопаем его и пересадим в лагере, пока прохладно.
— Да, конечно.
Я следил за Нгуи. Тот замер и некоторое время прислушивался, затем осторожно двинулся вперед. Следуя в двух шагах за Мэри, которая ходила от одного деревца с серебристой колючей листвой к другому, выбирая форму и размер, я то и дело посматривал на Нгуи. Он вновь замер, прислушался и, оглянувшись, указал на густые заросли слева. Я знаком приказал ему вернуться. Он пошел назад со всей поспешностью, на какую был способен, только что не бегом.
— Где они? — спросил я.
— Пересекли поляну, ушли в чащу. Я отлично слышал. Двое: старый бык и его аскари.
— Ну и хорошо…
— Тихо! — шепнул он и указал на заросли справа. — Фаро.
Я ничего не слышал.
— Мзури машин, — сказал он, что, в общем, означало «быстро все в машину».
— Приведите Мэри.
Я всматривался в чащу, куда указал Нгуи, но не видел ничего, кроме серебристых кустов, зеленой травы и стены высоких деревьев, обвитых лианами. Затем раздался шум, похожий на резкое густое урчание. Такой звук получится, если поднести кончик языка к нёбу и сильно дунуть, чтобы язык завибрировал, как трость гобоя. Шумело как раз там, куда я смотрел, однако по — прежнему ничего не было видно. Я сдвинул предохранитель на штуцере калибра 0,577 и посмотрел налево. Мэри шла к нам по дуге с таким расчетом, чтобы оказаться у меня за спиной; Нгуи поддерживал ее под локоть; она ступала осторожно, как по минному полю. Сзади шел Чаро.
Тут я снова услышал рык — и Нгуи сразу отстал, направив «спрингфилд» на заросли, а его место занял Чаро, подхватив Мэри под руку. Они уже поравнялись со мной и теперь приближались к машине. Я подумал, что наш водитель Мтука глух и не слышит носорога, но по их виду должен все понять. Оглядываться я не хотел; только краем глаза видел, как Чаро подталкивает Мэри к машине. Нгуи замыкал шествие со «Спрингфилдом» наготове, то и дело оборачиваясь. Я не хотел лишать носорога жизни, но выбора не было: вздумай он напасть, его пришлось бы застрелить. Первый заряд пустишь в землю, инструктировал я себя, прямо перед ним; если не остановится, убьешь из второго ствола. Спасибо, так и сделаю. Чего уж проще.
Тут у меня за спиной заревел мотор: джип подъезжал, газуя на низкой передаче. Я начал пятиться, рассудив, что лишние ярды не помешают, — и с каждым шагом чувствовал себя лучше. Джип лихо подрулил и замер рядом; я толкнул предохранитель и прыгнул на подножку, ухватившись за левый поручень — как раз в тот момент, когда из чащи в фонтане щепок и обрывков лиан вылетел носорог. Это была крупная самка; на открытом месте она сразу взяла в галоп. Сзади несся маленький теленок; из машины они выглядели весьма забавно.
Несколько секунд самка пыталась сократить дистанцию, затем начала отставать. Впереди показалась широкая прогалина, Мтука резко взял влево. Носорожиха по инерции пронеслась прямо — и перешла на трусцу. Теленок смешно трусил следом.
— Успела сфотографировать? — спросил я жену.
— Не было возможности. Она шла за нами по пятам.
— Как она из кустов выломилась, тоже не сняла?
— Знаешь, как-то не пришло в голову. Зато я елочку выбрала.
— Теперь, надеюсь, ясно, зачем я тебя прикрывал? — спросил я как последний идиот.
— Можно подумать, ты знал, что она появится.
— Она здесь живет. И на водопой все время ходит к ручью, что впадает в болото.
— Главное, все сразу такие серьезные. То шутки шутили, а то вдруг бац!.. Первый раз вижу.
— Дорогая, представляешь, если бы пришлось ее убить? Тут веселого мало. И за тебя я испугался.
— Такие все серьезные, — повторила Мэри. — И каждый норовит под локоть принять, как будто я сама до машины не дойду. Совсем не обязательно было тащить меня за руку.
— Дорогая, они просто следили, чтобы ты не споткнулась о сусличью норку или еще о какую-нибудь дрянь. Все время под ноги глядели. Носорожиха рядом была и могла в любую минуту напасть. А убивать ее нельзя.
— Откуда же вы знали, что это была мать с теленком?
— Здравый смысл. Она здесь уже месяца четыре ошивается.
— Обязательно надо ошиваться именно там, где растут наши рождественские елочки!
— Добудем мы тебе елку, не волнуйся.
— Только и знаешь, что обещать… Все гораздо лучше, когда рядом мистер П.
— Безусловно. И когда рядом Джи-Си, жизнь тоже приятна и легка. Но сейчас мы здесь одни. И вообще, давай закончим. Еще в Африке не хватало ругаться.
— А кто ругается? Я и сама не хочу. Просто не люблю, когда всякие записные остряки ни с того ни с сего становятся серьезными праведниками.
— Ты когда-нибудь видела, как убивают носорога?
— Можно подумать, ты видел.
— Нет, не видел. И не горю желанием. Кстати, мистер П. тоже не видел.
— Мне не понравилось, как все вдруг посерьезнели, будто невесть что случилось.
— Я же объясняю: все оттого, что ее нельзя убивать. Когда убивать можно, тогда совсем другая история. И потом, я же за тебя переживаю.
— А вот и не надо. Лучше переживай насчет рождественской елки.
Я почувствовал, что во мне закипает праведное возмущение, и действительно пожалел, что рядом не было П. с его умением изящно выруливать из подобных разговоров.
— Надеюсь, ты не передумал на обратном пути заехать в страну геренуков.
— Обязательно заедем. Сейчас вон там у камней свернем направо, потом через грязь у тех кустов, видишь, куда только что бабуин убежал, потом через поле на восток, до другого носорожьего водопоя. Затем возьмем на юг к старой маньятте — и мы у геренуков.
— Здорово, конечно, — сказала она, — но я все равно скучаю по Отцу.
— Я тоже.
В детстве у всех есть волшебная страна, а потом мы вырастаем — и помним ее до самой смерти; даже иногда возвращаемся туда во сне. Страна эта прекрасна, как бывает прекрасна летняя ночь, когда ты еще ребенок, и в реальности туда вернуться невозможно, как ни старайся, однако с заходом солнца к самым счастливым из нас приходят правильные сны, и невозможное становится возможным.
В Африке мы жили на опушке дремучего леса под сенью огромных деревьев, покрытых шипами, на берегу реки, впадающей в тихое болотце, у подножия грандиозной горы: практически в волшебной стране. По возрасту мы давно уже были взрослыми и к проявлениям детства относились с презрением, хотя вели себя во многом как дети.
— Прекрати ребячиться, дорогая.
— Сам прекрати! Папочка нашелся.
Что ни говори, а хорошо иногда пожить в таких условиях, когда точно знаешь, что никто из твоего окружения не скажет: «Ты взрослый человек, веди себя серьезно, прояви уравновешенность».