Дэн. К вашим услугам.
Мэрион. Если… если бы прежние чувства к этой особе внезапно возродились, смогли бы вы ради нее попытаться занять то положение в обществе, которого заслуживаете? Смогли бы позволить ей гордиться дружбой и верить, что жизнь прожита не бесцельно?
Дэн. Слишком поздно! Старая лошадь способна лишь грустно смотреть, как бегут молодые. Порой в душе просыпаются прежние честолюбивые устремления, особенно после бокала доброго вина. У Гарри, да благословит его Господь, вино всегда отличное. Увы, завтра утром… (Неопределенно пожимает плечами.)
Мэрион. Значит, ей уже ничего не удастся сделать?
Дэн. Для меня ничего, но зато очень многое для себя. Моя дорогая леди, никогда не жалейте влюбленного мужчину, равно как и ребенка, который со слезами просит достать луну. Луна для того и существует, чтобы о ней тосковать.
Мэрион. Рада, что похожа на вашу избранницу. И рада, что вас встретила.
Она протягивает руку; он на миг крепко сжимает ладонь и тут же отпускает. Она уходит.
С груди ее падает цветок — трудно сказать, случайно или со значением. Дэн поднимает, целует каждый лепесток и некоторое время стоит в нерешительности, теребя цветок в пальцах, а потом бросает на пол.
— Входите! — отозвался на стук Питер Хоуп.
Высокий, худощавый, с чисто выбритым лицом, если не считать аккуратных бакенбард, коротко стриженных и заканчивающихся чуть ниже мочки. Волосы Питера сочувствующие парикмахеры характеризовали как «чуть редеющие на макушке, сэр», и относился к ним Питер с бережливостью, которая везде — и правильно — считается верной помощницей бедности. В рубашке Питера, безусловно, белой, но несколько обтрепанной, чувствовалось стремление к самоутверждению, неизбежно привлекавшее внимание самого рассеянного наблюдателя. Рубашки определенно было слишком много, и ее решимости бросаться в глаза помогала и потворствовала скромность короткого пиджака, преследовавшего только одну цель: соскользнуть с плеч и исчезнуть за спиной владельца. «Я бедный старичок, — казалось, говорил он. — Нет, я еще не лоснюсь, но очень уж выделяюсь среди молодых и модных. Я тебя только стесняю. Без меня тебе будет удобнее». Чтобы убедить пиджак не покидать его, владельцу приходилось использовать силу, держа застегнутым на нижнюю из трех пуговиц. Но при каждом шаге пиджак рвался на свободу. Еще одним предметом туалета, привязывающим Питера к прошлому, служил черный шелковый галстук, удерживаемый на положенном ему месте двумя золотыми булавками, соединенными цепочкой. Глядя на сидящего за столом, пишущего Питера — скрещенные ноги обтянуты узкими полосатыми серыми брюками, здоровый цвет лица подчеркивается светом лампы, красивая рука придерживает наполовину исписанный лист, — сторонний наблюдатель мог потереть глаза, гадая, уж не галлюцинирует ли он, оказавшись в присутствии красавца, которому чуть перевалило за сорок, но, приглядевшись, замечал слишком уж много морщин.
— Входите! — повторил мистер Питер Хоуп, возвысив голос, но не поднимая глаз.
Дверь открылась, в зазор просунулось маленькое бледное личико, на котором сверкала пара ярких черных глаз.
— Входите! — третий раз произнес это слово мистер Питер Хоуп. — Вы кто?
Под личиком появилась рука, не такая уж чистая, сжимающая засаленную матерчатую кепку.
— Еще не закончил, — добавил мистер Хоуп. — Присядьте и подождите.
Дверь открылась шире, визитер проскользнул в комнату и закрыл дверь за собой, после чего присел на самый краешек ближайшего стула.
— Откуда вы… из «Сентрал ньюс» или из «Курьера»? — спросил мистер Хоуп, не отрываясь от работы. Яркие черные глазки, только начавшие обследование комнаты, уделив пристальное внимание потемневшему от табачного дыма потолку, сместились вниз, уставившись на ясно просматриваемую лысину на макушке мистера Питера Хоупа, что не доставило бы последнему радости, если б он это заметил. Но полные алые губы под вздернутым носиком не шевельнулись.
Отсутствие ответа на заданный вопрос мистер Питер Хоуп оставил без внимания. Его тонкая белая рука так и летала по бумаге. Еще три листа добавились к тем, что уже лежали на полу. После этого мистер Питер Хоуп откинулся на спинку стула и посмотрел на своего гостя.
Для Питера Хоупа, профессионального журналиста, давно знакомого с типографскими мальчиками на побегушках, маленькие бледные лица, спутанные волосы, грязные руки и засаленные кепки не представляли собой ничего необычного, являясь неотъемлемой частью Флит-стрит и ее окрестностей. Но что-то привлекло его внимание. Питер Хоуп поискал очки, не без проблем, но обнаружил их под ворохом газет и водрузил на высокий, с горбинкой, нос, наклонился вперед и долго смотрел сверху вниз и снизу вверх.
— Боже, благослови мою душу! — воскликнул мистер Питер Хоуп. — Что это?
Визитер поднялся, выпрямившись во все свои пять футов и один дюйм, и медленно двинулся к столу.
Поверх обтягивающей блузки из синего шелка с большим декольте гость надел мальчишечий крапчатый пиджак. Шею над глубоким вырезом блузы закрывал шерстяной шарф. Из-под пиджака торчала длинная черная юбка, гораздо выше талии перехваченная поясом с застежкой.
— Ты кто? Чего ты хочешь? — спросил мистер Питер Хоуп.
Вместо ответа визитер перекинул засаленную кепку в другую руку, наклонился и свободной рукой начал поднимать юбку.
— Не делай этого! — предупредил мистер Питер Хоуп. — Я говорю, ты…
Но к этому моменту юбка практически исчезла под полами пиджака, открыв залатанные брюки, а грязная рука нырнула в правый карман, вытащила оттуда сложенный листок бумаги, развернула, разгладила и положила на стол.
Мистер Питер Хоуп сдвигал очки, пока они не улеглись на брови, и прочитал вслух:
— Стейк и пирожок с печенью, четыре п. Отбивная (большая), шесть п. Вареная баранина…
— Мое рабочее место в последние две недели, — пояснил визитер. — «Столовая Хэммонда».
Слушатель с удивлением отметил, что в голосе — и сомнений в этом могло быть не больше, чем в том, что он, отдернув красные бархатные шторы, увидел бы за окном застилавший Гуф-сквер желтоватый туман, похожий на призрак Мертвого моря, — нет акцента кокни, и предложения визитер строит правильно.
— Спросите Эмму. Она замолвит за меня доброе слово. Сама так сказала.
— Но, милая моя… — Тут мистер Питер Хоуп замолчал, вновь прибегнув к помощи очков. Очки нужного результата не принесли, и их обладателю пришлось задавать прямой вопрос: — Ты мальчик или девочка?
— Не знаю.
— Ты не знаешь?
— А какая разница?
Мистер Питер Хоуп поднялся, взял визитера за плечи, медленно дважды повернул вокруг оси, вероятно, надеясь, что это действо подкинет какую-то зацепку. Увы.