— Тираж поднимется, — заверил его Питер Хоуп. — Со временем. Мы должны развивать у публики литературный вкус, подтягивать до нашего уровня.
— Если я что и заметил по части публики, так это одно, — ответил Клодд. — Она меньше всего хочет платить за то, чтобы развивали ее литературный вкус.
— И что же нам делать? — спросил Питер Хоуп.
— Кто тебе нужен, так это посыльный.
— Как может посыльный увеличить наш тираж? — спросил Питер Хоуп. — А кроме того, мы еще в первый год договорились, что посыльный нам не нужен. Зачем увеличивать расходы?
— Я говорю не об обычном посыльном, — объяснил Клодд. — Я говорю о мальчишке, с которым вчера ехал на поезде в Стрэтфорд.
— А что в нем такого особенного?
— Ничего. Он читал «Пенни новеллист». Его покупают более двухсот тысяч. Он один из них. Так он мне сказал. Когда дочитал этот еженедельник, достал из кармана «Шутник за полпенни». Их тираж семьдесят тысяч. Сидел и хихикал, пока мы не приехали.
— Но…
— Подожди минутку. Сейчас объясню. Этот мальчишка представляет собой читающую публику. Я с ним говорил. Издания, которые ему нравятся больше всего, имеют наибольший тираж. Он не сделал ни одной ошибки. Остальные — в которые он заглядывал — он назвал мусором. Ему нравится именно то, что нравится людям, покупающим периодику. Порадуй его — я записал его имя и адрес, и он готов работать у нас за восемь шиллингов в неделю — и ты порадуешь тех, кто покупает. Не людей, которые проглядывают наш еженедельник, лежащий на столе в курительной комнате, и говорят тебе, что он чертовски хорош, а людей, выкладывающих за него пенс. Тех людей, которые нам нужны.
Питер Хоуп, отличный редактор, с идеалами, изумился… чего там, вознегодовал. Уильям Клодд, деловой человек, без идеалов, оперировал цифрами.
— Надо подумать о том рекламодателе, — настаивал Клодд. — Я не собираюсь изображать Джорджа Вашингтона, но какой смысл говорить ложь, которая звучит как ложь, даже если ты сам ее говоришь? Если тираж двадцать тысяч, я, не испытывая ни малейших угрызений совести, могу убеждать других, что мы продаем сорок тысяч. Но когда на самом деле мы не дотягиваем до восьми… вот тут совесть, если она есть, дает о себе знать.
Давай им двенадцать полос хорошей, серьезной литературы, — продолжал Клодд, — но заворачивай их в двадцать четыре полосы чего-то полегче. Только так они ее переварят, и ты будешь идти к поставленной цели — развивать у публики литературный вкус, но без ее ведома. А если кормить их только серьезным — они не откроют рот.
Клодд знал, как добиться своего. Флипп Туител прибыл в назначенное время в дом двадцать три по КрейнКорт, чтобы получить место посыльного в редакции еженедельника «Добрый юмор». В действительности, чтобы стать, пусть он этого и не знал, литературной лакмусовой бумажкой. Рассказы, увлекавшие Флиппа, принимались. Питер стонал, но заставлял себя править грубейшие орфографические ошибки: эксперимент требовал чистоты. Юмор, смешивший Флиппа, печатался. Питер пытался задобрить свою совесть, увеличив пожертвования в фонд нуждающихся литераторов, но преуспел лишь частично. Стихи, выбивавшие у Флиппа слезу, набирались крупным шрифтом. Люди со вкусом и понимающие говорили, что еженедельник «Добрый юмор» их разочаровал. Тираж медленно, но устойчиво рос.
— Видишь?! — вскричал радостный Клодд. — Я же тебе говорил!
— Грустно думать… — начал Питер.
— Именно так, — прервал его Клодд. — Мораль: не думай слишком много. Могу сказать тебе, что мы сделаем, — продолжил Клодд. — Мы сделаем состояние на этой газете. А когда сможем позволить себе потерять немного денег, запустим другую, которая понравится интеллектуальной части публики. А пока…
Внимание Клодда привлекла приземистая черная бутылка с яркой этикеткой, стоявшая на столе.
— Когда ее принесли? — спросил Клодд.
— Час назад, — ответил Питер.
— С письмом?
— Думаю, да. — Питер порылся в бумагах и достал письмо, адресованное Уильяму Клодду, эсквайру, менеджеру по рекламе еженедельника «Добрый юмор».
— Бутылку ты не открывал?
— Нет, до восьми часов нельзя.
— Хорошо! Напиши мне абзац. Сделай сразу, чтобы не забыть. В колонку «Орехи и вино».
Питер пододвинул к себе чистый лист бумаги. Написал сверху «Для колонки „Орехи и вино“».
— И что это такое? — спросил Питер. — Для питья?
— Что-то вроде портвейна, — объяснил Клодд, — который не ударяет в голову.
— Ты считаешь, это достоинство? — спросил Питер.
— Конечно. Его можно выпить больше.
Питер продолжил писать: «Обладает всеми вкусовыми качествами выдержанного портвейна, но не вызывает вредных последствий…»
— Я его не пробовал, Клодд, — намекнул Питер.
— Не важно — я пробовал.
— Хороший?
— Великолепный. Напиши, что он «восхитительный и бодрящий». Тебя будут цитировать.
Питер написал: «Лично я нашел его восхитительным и бодрящим». И оторвался от листа.
— Думаю, Клодд, мне нужно его попробовать. Всетаки я лично рекомендую его.
— Закончи абзац, и я сам отнесу его в типографию. Потом положи бутылку в карман. Возьми домой и проведи с ней вечер.
Клодд вроде бы сильно торопился, и это только усилило подозрения Питера. Бутылка стояла под рукой. Клодд попытался помешать, но не успел.
— Ты не привык к безалкогольным напиткам, — убеждал его Клодд. — Для твоего нёба они внове.
— Я смогу сказать, «восхитительный» он или нет, — ответил Питер, вытаскивая пробку.
— Это рекламное объявление на полстраницы на тринадцать недель. Не будь дураком и поставь бутылку на место!
— Поставлю, конечно, но сначала попробую. — Питер налил себе пол-стопки и выпил — часть.
— Понравилось? — ухмыльнулся Клодд.
— Ты уверен… что это та бутылка? — выдохнул Питер.
— Та самая, — заверил его Клодд. — Попробуй еще. Дай объективную оценку.
Питер решился на еще один маленький глоток.
— Думаешь, им не понравится, если я порекомендую этот портвейн как лекарство? — спросил Питер. — Которое необходимо всегда иметь в доме и использовать при случайном отравлении?
— Лучше тебе пойти к ним и предложить эту идею. С меня хватит. — Клодд взялся за шляпу.
— Сожалею… очень сожалею, — вздохнул Питер. — Но я не могу с чистой совестью…
Клодд швырнул шляпу на стол.
— Ох уж мне эта твоя совесть! Ты не думал о наших кредиторах? Чего мне, надрывая голос, убеждать тебя в чем-либо, если ты только и делаешь, что ставишь мне палки в колеса?
— Не лучше ли обратиться к рекламодателям более высокого уровня, которые не просят тебя о подобном?