— У нас тут еще другие заморочки. При встрече расскажу. Слушай, мама требует, чтобы я повесила трубку… — Наступила короткая пауза. — Нужно вызвать водопроводчика.
Трубку бросили на рычаг с такой силой, будто все водопроводчики мира должны были сейчас же явиться гуртом.
Телефон без паузы задребезжал снова. Звонил Джейсон:
— Ну как, мы идем в кино?
— Не знаю. Я только что говорила с Диззи. У них прорвало трубу, и она вызывает водопроводчика.
— А без нее никак? Мне предки дают машину с шофером.
— Нет, меня одну не отпустят, а у Диззи, видите ли, заморочки.
По голосу Гвен можно было подумать, что на подступах к городу свирепствует чума.
— Что-что?
— Да нет, ничего. Я сама не поняла. Если тебе интересно, позвони Диззи.
— «Ночной поезд» с Пеппи Виланс идет в «Элеоноре Дузе» — знаешь, да, маленькая киношка буквально в паре кварталов от тебя.
Наступила томительная пауза. Потом голос Гвен произнес:
— Хо-ро-шо. Я пойду независимо от Диззи.
С тягостным чувством Гвен вышла навстречу отцу, но не успела и рта раскрыть, как он сказал:
— Надевай шляпку… и боты — метель собирается; планы изменились: мы с тобой идем ужинать.
— Пап, что-то не хочется. У меня куча уроков.
Он расстроился.
— Лучше я дома посижу, — продолжала Гвен. — Ко мне прийти должны.
От притворства у Гвен было такое чувство, будто из нее выпустили воздух. Чтобы хоть как-то оправдаться, она добавила:
— Папа, я ведь хорошо учусь, и если мне в кои веки понравились какие-то мальчики…
Брайан поплотнее запахнул кашне и, нагнувшись, стал надевать калоши.
— Счастливо оставаться, — сказал он.
— В каком смысле? — осторожно уточнила Гвен.
— Говорю, счастливо оставаться, солнышко мое.
— Ты меня прямо напугал, папа, — так заговорил, будто уходишь навсегда.
— Вернусь не поздно. Я просто подумал, что ты захочешь присоединиться, — там, вероятно, будет одна занятная личность.
— Нет, не пойду, пап.
Но после ухода отца ей очень скоро наскучило сидеть у телефона и ждать звонка Джейсона. Когда он в конце концов перезвонил, она собралась выйти ему навстречу, но все еще пребывала в дурном настроении, которое сорвала на профессиональной сиделке — одной из тех, что выхаживали мистера Гаррисона. Эта особа в каких-то голубых очках столкнулась с ней на пороге, и Гвен ответила ей с непривычной колкостью:
— Понятия не имею, где мистер Гаррисон; насколько я знаю, они с папой встречаются в каком-то ресторане, а потом, видимо, придут сюда… когда-нибудь.
Спускаясь в лифте, она подумала: «Но ведь я знаю, где папа».
— Остановите! — сказала она лифтеру. — Едем наверх.
Лифтер остановил кабину.
Единожды нарушив запрет, Гвен сделалась невероятно строптивой.
— Нет, давайте вниз, — потребовала она.
И не смягчилась даже с появлением Джейсона, который повел ее к автомобилю сквозь разбушевавшуюся метель.
Не успели они отъехать, как между ними завязалась непродолжительная борьба.
— Никаких поцелуев, — заявила Гвен. — У меня был опыт: парень, который меня поцеловал, начал трепать языком. Зачем мне это нужно? И вообще это сейчас не принято — по крайней мере, у людей моего возраста.
— Тебе, между прочим, четырнадцать.
— Значит, подождем, пока не исполнится пятнадцать. Возможно, к тому времени что-нибудь изменится.
Они забились в противоположные углы сиденья.
— Тогда тебе и фильм смотреть ни к чему, — сказал Джейсон, — потому что в нем, как я понимаю, все по-взрослому. Когда Пеппи Виланс знакомится с этим типом в шанхайском притоне, там, как я понимаю…
— Хватит! — вспыхнула Гвен.
Она уже не понимала, чем он ей так нравился какой-то час назад.
Снег, принесенный вихрями с Чесапикского залива, тяжело оседал на портик здания, но в зале, к радости Гвен, было тепло. Очень скоро, как только началась кинохроника, она и думать забыла про свое плохое настроение, про эту самовольную ночную вылазку и все прочее; тяготило ее только одно: она так и не сообщила сиделке, где найти отца.
Когда киножурнал закончился, она попросила Джейсона:
— Давай сбегаем в ближайшую аптеку, мне нужно позвонить, это буквально на минутку, хорошо?
— Так через минуту фильм начнется, — возразил он, — а на улице снег валит.
Пока шли мультфильмы, она не на шутку разволновалась: во время эпизода, где Микки-Маус лихо раскатывал на коньках, ей стало казаться, что в кинотеатре тоже идет снег. Вдруг она схватила Джейсона за локоть и хорошенько тряхнула, словно и сама хотела проснуться, хотя вовсе не страдала сонливостью: в зале действительно валил снег. На фоне экрана замелькали отдельные пушинки, потом хлопья размером с речную гальку и наконец округлые, будто кое-как слепленные комья. Вероятно, другие тоже заметили это явление: кинопроектор щелкнул и выключился, зал погрузился в темноту, загорелись тусклые огни верхнего света, и четверо дежурных билетеров, окончательно сбитых с толку, заметались по узким проходам, пытаясь установить причину.
За спиной у Гвен раздался тревожный ропот; толстяк, который толкнул Гвен и Джейсона при входе в зал, авторитетно заявил:
— Сейчас потолок обвалится.
Зрители тут и там повскакали с мест.
— Спокойно! — закричал толстяк. — Прекратить панику!
В такой сумятице любое неосторожное слово может привести к трагедии; словно осознав эту истину, толпа ненадолго притихла. Билетеры замерли в проходах. Первым, кто понял и оценил ситуацию, оказался киномеханик; выскочив из проекционной будки, он перегнулся через балконные перила и закричал:
— От снега произошла осадка кровли. Следуйте к боковым выходам, где красные огоньки. Нет, не туда, повторяю: к боковым выходам… где красные огоньки. — У главного входа тоже творилось нечто невообразимое, но он не хотел, чтобы публика об этом знала. — Не напирайте; вы подвергаете свою жизнь опасности. Джентльмены внизу, не церемоньтесь с теми, кто будет устраивать сутолоку.
Преодолев отчаянный миг нерешительности толпа стала действовать сообща.
Зрители гуськом продвигались к аварийным выходам; многие даже не решались смотреть в сторону экрана, почти полностью скрытого от глаз снежной завесой. Люди вели себя достойно, как обычно бывает в американской толпе, и когда они заполонили примыкающую улицу вместе с переулком, в кинотеатре обрушилась крыша.
Гвен вышла из зала без паники.