В ушах гудело, да и на музыкальный автомат взрыв особого впечатления не произвел. Автомат переключился и затянул «Онли ю».
Иван поднял пистолет.
На противоположной стороне улицы стоял патрульный вездеход, уткнувшись в фонарный столб. Странно, но лампа фонаря уцелела и продолжала освещать улицу. Взрывом машину не перевернуло, но тем, кто сидел внутри, позавидовать было сложно. Хотя дело было даже не в этом.
Заряд был небольшой. В мотоцикл на обочине могли, в принципе, заложить столько взрывчатки, что патрульный вездеход разлетелся бы в клочья. Но его только тряхнули. Это значило, что…
Иван выстрелил, не задумываясь. У парня, вынырнувшего из подъезда дома напротив, в руках был автомат, допотопный, как и все оружие галат. То ли они брезговали новинками, то ли старье достать было проще.
Парень был высокий, стройный, красивый или нет, рассмотреть было невозможно из-за повязки на лице.
Пуля ударила его в голову, парень упал, будто его сбили на землю дубинкой. Автомат отлетел в сторону. Еще выстрел — и второй парень осел на тротуар, скользнув спиной по стене. Этот получил пулю в лоб.
Как удачно все складывается, пробормотал Иван, еще дважды нажимая на спуск. Третий упал в двери подъезда, Иван даже толком не рассмотрел, кто там был. Мелькнула мысль, что пострадал зевака, но пистолет убитого вылетел и простучал по ступенькам.
Трое. Три-ноль или как?
Иван краем глаза заметил, что один из дежуривших в баре охранников сидит на полу, зажимая лицо, а между пальцев капает кровь. Его достали осколки стекла. Второй охранник замер с обнаженным стволом возле дальнего окна, того, что выходило в переулок. Заметив взгляд Ивана, он кивнул, мол, все нормально, все под контролем.
И ошибся. Как оно могло все быть под контролем, если вдруг очередь десятка в полтора пуль влетела в это самое окно и отшвырнула охранника прочь.
Иван присел — очередь прошла выше его головы, но никто не мешал пулеметчику опустить прицел.
Что он и сделал.
Вторая очередь прошла уже ниже, пули добили уцелевшие после взрыва искусственные растения, пробежали по рядам бутылок над стойкой бара и убили музыкальный автомат. Музыка прервалась, крик раненой заполнил освободившееся от музыки пространство, но Джек махнул рукой, и женщина замолчала.
Еще это называется ручной амнезией, вспомнил Иван, быстро переползая к дальнему окну.
Вот стоит сейчас сволочь с древним пулеметом, с «бреном» каким-нибудь, и от пуза с удовольствием поливает окно бара. А другая сволочь в это время подойдет к этому же окну и бросит в него гранату.
Снова ударил пулемет.
Пули долбили стену, разбрасывая осколки штукатурки и кирпича, время от времени доставали уцелевшие бутылки, и те разлетались миллионом прозрачных брызг.
Иван высунул над подоконником пистолет и, дважды выстрелив, быстро убрал руку. Вовремя — пули торопливо запрыгали по нижнему краю окна, пытаясь нащупать стрелка.
Иван оглянулся — Хаммер уже успел оттащить раненую женщину за стойку и вернулся к остальным, что-то стал втолковывать им громким шепотом.
Следующая очередь заставила всех припасть к полу, но Джек даже лежа продолжал жестикулировать и указывать на стойку. Там был проход на кухню и выход во двор.
Хаммер схватил за руку окровавленного охранника и потащил его к стойке. Женщина и двое мужчин, залитые кровью, припорошенные пылью, поползли за ним.
Что-то взорвалось возле патрульной машины. Все-таки добрались до нее, не получилось у Ивана отбить. Ни хрена не получилось у Ивана, если честно. Теперь галаты — а это точно галаты, больше некому так нагло себя вести в Иерусалиме, — теперь они вытащат ребят из машины и возьмут их в заложники. Закроются где-нибудь в доме и будут убивать их по одному, вещая в окно через мегафон, что уверовали они во Христа Иисуса, чтобы оправдываться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть.
Суки.
А пулемет все гремел, делая перерывы между очередями по пять-шесть патронов, не давая поднять головы.
Это не «брен», какой это «брен», к свиньям собачьим? У того патроны уже закончились бы. А тут явно пулемет с ленточным питанием, и лента патронов на сто пятьдесят, не меньше.
Ну, здравствуй, подумал Иван, заметив силуэт в дверях бара. С той стороны обычный человек никак не сунется. Только необычный, с оружием в руке и числом 216 на правом предплечье.
Вот сейчас он переждет конец очереди. Они могут и по радио переговариваться. Даже наверняка.
Итак.
Иван поднял пистолет, лежа на спине, опершись плечами о стену под окном.
Пулемет замолчал, дверь распахнулась.
Выстрел.
Человек согнулся, сделал еще шаг в помещение и упал лицом вниз. Автомат проехал по мраморному полу к стойке. Ударился о ножку табурета и остановился.
В бар влетел следующий.
Стояли они там вдвоем, готовились войти один за другим, быстро, чтобы успеть автоматным огнем накрыть все, переплести помещение огнем из двух стволов, вычистить все и всех. Бросились вперед по команде, первый упал, и второму нужно бы остановиться, но команда уже отдана, сам он уже прыгнул, адреналин в крови, мысли прыгают. Он ведь убивать собирается, убивать, а тут его…
Пуля в голову, человек в темно-синей куртке ударяется плечом в стену, отлетает вперед и падает.
Восемь выстрелов. В магазине еще двенадцать. Надо бы сменить позицию, вроде бы Джек вывел всех на кухню. А тут сейчас все может случиться.
И случилось.
Снова загрохотал пулемет. И к нему присоединилась пара автоматов с улицы. Теперь пули летали вдоль и поперек, словно плели ткань. Может быть, даже и саван.
Иван прикинул расстояние до стойки. Осколки кирпича, стекла и куски штукатурки летали вокруг, пыль заполняла зал. Наконец погас свет. Вовремя. Это, наверное, Джек сообразил.
На улице уже стемнело, теперь никто никого не видит.
Иван пополз в темноту, шипя от боли, натыкаясь руками на стекла или локтями на острые куски кирпича. Стрелки справа перезаряжали автоматы, пулеметчик продолжал стрелять не переставая.
Какого хрена? Ну добрались до патруля, открыли машину. Забрали и ушли. Чего устраивать перестрелку? Все уже получилось. Или не получилось? И где, спрашивается, тревожная группа? Где наш любимый спецназ?
Автоматы ударили как раз в тот момент, когда Иван дополз до стойки бара. Здесь стекол было куда больше. Порежу руки, подумал Иван, что стану делать? А если пулю схлопочу и помру без покаяния?
Пули все долбили и долбили, звонко ударяясь в стену и сухо, четко — в деревянную стойку.
А ведь только что сказал Токарев, что есть у Ивана склонность к саморазрушению? И где она? Лежит, вжавшись в мусор, и молится, чтобы пронесло, чтобы не зацепило или не убило.