Дайана стиснула кулаки. Влага блестела на ее щеках – то ли вода, то ли слезы бессильного гнева.
– Ты пытался… пытался…
– Я не насилую женщин, – буркнул Калеб, облачаясь в комбинезон. – «Хотя, – добавил он про себя, – такое желание было».
Дуб, кедр, пальмы, скамья и жасминовые кусты… Он покинул оранжерею и направился к своей каюте.
* * *
Доктор Дайана Кхан принялась яростно тереть грудь и плечи. Эти части тела помнили прикосновение Охотника и – самое ужасное! – не хотели о том забывать. Ее соски напряглись, кровь прилила к лону, ноги дрожали. Произошедшее с ней совсем не походило на скучную возню в постели с мужем. Этот Охотник…
Тварь! Самец! Животное!
Она опустилась в теплую воду, стиснула пальцами виски, чувствуя сладкие спазмы внизу живота. Стон сорвался с ее губ. Это было унизительно – ощущать власть тела над разумом и волей! Возможно, будь она нормальным человеком, женщиной, прошедшей все стадии созревания, она реагировала бы иначе. Мужчина прикоснулся к ней… И что?.. Не такое уж редкое событие в масштабах галактики! И не первое для нее… Есть муж и общая постель, куда она ложится уже девять лет… ложится и покорно раздвигает ноги…
Вздрогнув, Дайана оперлась о край бассейна. Странные ощущения покинули ее, оставив чувство тоски и безнадежности. Наверное, стоит согласиться на импринтинг, подумала она. Может быть, после этой экспедиции.
– Ты опечалена? – раздался тонкий мальчишеский голос. – Я могу тебе спеть. Хочешь?
– Не надо, Людвиг.
Молчание. Потом:
– Ты испугалась, когда пришел Охотник?
– Нет.
Она вылезла из бассейна, обсушилась под теплым воздухом в массажной кабинке и начала одеваться.
– Не хочешь со мной говорить? – спросил Людвиг. – Обиделась?
– Да. Он вел себя нагло! И ты мог бы мне помочь!
– Как?
– Не знаю! Ударить его током! Всадить луч из лазера!
Снова тишина. Вероятно, Людвиг размышлял над этим предложением.
– В обитаемой зоне нет излучателей. Я мог бы прислать роботов… – Тихий журчащий смех. – Представляешь, робот залез в бассейн и отдирает Калеба от тебя! Не уверен, что он бы справился!
– Тебе смешно?
– Я понимаю юмор ситуации.
– Юмор, вот как… Мне такой юмор не очень нравится! – Доктор Кхан фыркнула, как рассерженная кошка. – Капитан говорил, что ссориться на борту нельзя, что это травмирует твой разум, что нужно быть благожелательным и спокойным… Но мы ссорились, а ты наблюдал за этим! Слышал каждое слово, видел каждый жест! И что? У тебя серьезная психическая травма? Как-то незаметно!
– Нельзя заметить то, чего нет. Ссорились?.. Я не воспринял это как ссору. Мне кажется, вы хотели больше узнать друг о друге – во всяком случае, он хотел, а ты… в тебе был гнев, но не злоба и страх. Я стараюсь не беспокоить людей, когда они решают свои человеческие проблемы. Калеб, он… – Людвиг замолчал.
Ей не хотелось возвращаться в каюту, ложиться в постель и видеть счастливую улыбку мужа. Дайана села на скамью, вытащила гребешок и занялась волосами.
– Что ты хотел сказать о Калебе?
– Он не причинил бы тебе зла. Он хороший человек.
Неожиданно для самой себя доктор Кхан хихикнула.
– Считаешь, моя честь в безопасности?
– Он сделает ровно столько, сколько будет позволено, – ответил Людвиг. – Все зависит от тебя.
Гребень выскользнул из ее пальцев и исчез в траве. Дайана не стала его поднимать; сидела, сложив руки на коленях, и будто бы ждала, что еще скажет бортовой компьютер.
* * *
– Закрой люк, – велел капитан Ковальский. – Седьмое Пекло! Что за беспокойная у нас команда! Ночью положено ухо в койке давить, а этот Охотник болтается по палубам. И еще придурок с вечной ухмылкой… Чем он занят в лабораторном отсеке?
– Монтирует прибор для биохимических анализов, – сообщил Людвиг.
– Остальные? Что делает наш дуайен?
– Вероятно, спит. Согласно приказу, его отсек недоступен для наблюдения.
– Девица с ним?
– Нет. Вышла из каюты, идет в оранжерею. – Пауза. – Теперь она в бассейне.
– А что наш святой братец?
– В койке. Лежит на спине, глаза открыты, уставился в потолок.
Капитан скользнул взглядом по навигационному модулю. Тот усердно трудился, рассчитывая очередной прыжок. Отсюда, из шарового скопления, висевшего над плоскостью галактики, можно было переместиться очень далеко, проложив маршрут в пустоте, лишенной туманностей и звезд. Понятие «далеко» в межгалактической навигации означало скачок на миллионы светолет, в несколько раз превосходивший диаметр любого звездного острова. Но даже это гигантское расстояние казалось небольшим в сравнении с целью экспедиции. Ковальский летал в пространстве вторую сотню лет, но в такие дальние края еще не забирался.
Он вытянул руку к панели управления оружием, и она озарилась красными огнями.
– Будем стрелять? – деловито осведомился Людвиг.
– Нет. Только проверка готовности. – Ковальский стиснул подлокотники ложемента, и красные огоньки сменились зелеными. Он повернулся к пульту связи, выключил экран внешнего обзора, потом снова включил. Мнилось, что капитан в нерешительности – будто бы хочет о чем-то спросить, но колеблется. Наконец он произнес: – Эта монастырская крыса с Полярной… треклятый урод… Скажи, Людвиг, ты его узнал?
– Если и так, что это меняет? – послышался тонкий голосок.
– Ничего. Сейчас ничего. Я доставлю его на Борг и обратно, на Вторую луну Авалона. Я обязан это сделать. Но потом…
– Потом, – с печалью сказал Людвиг, – он тебя убьет, и я останусь без капитана. Ты думаешь, что справишься с адептом? На Шамбале тоже так считали… Помнишь, чем это кончилось?
Мрачная тень скользнула по лицу Ковальского. Он грохнул кулаком о подлокотник и прорычал:
– Мне не нужны советы! Я хочу знать! Говори! И не забывай, кто ты есть! На мне долг, но и на тебе тоже!
Прошелестел тихий звук, будто вздохнула рубка, вздохнули разом ее стены, экраны, приборы и пульты. Будто все они сожалели о человеческом неразумии.
Затем:
– Это он, капитан. Я уверен.
* * *
Брат Хакко лежал на спине, уставившись взглядом в потолок. Ложе казалось ему непривычно мягким, воздух – слишком теплым, и пахло здесь совсем не так, как в сосновом лесу на побережье моря Краффи. Он знал, что это легко изменить. Несколько слов бортовому компьютеру, и койка станет тверже, воздух – прохладнее, и в отсеке будет пахнуть морем и смолистой сосной. Но такие перемены означали проявление слабости, недопустимой для адепта. К тому же брат Хакко мог все устроить сам, не обращаясь к искусственной сущности по имени Людвиг; он владел ментальными приемами самогипноза, и уйти от реальности в более привычный мир ему труда не составляло. Он лежал не шевелясь, смотрел на отблеск световой панели и размышлял.