– Шамбала под их властью? – спросил Калеб.
– Была. Была, Охотник, но столетие назад…
– Сто четыре года, – откликнулся тонкий голосок.
– Верно, сто четыре года, – подтвердил капитан, запустив пальцы в бороду. – Я находился в полете, когда вспыхнул мятеж. Кровавый и жестокий, судя по записям, которые мне удалось просмотреть. Иерарх, правивший на планете, бросил в бой наемников, но их истребили, и восставшие принялись жечь монастыри. – Он помолчал, нахмурившись и что-то вспоминая. – Их… нас… можно понять – жизнь под рукой святош была нелегкой. Им мстили с ожесточением, взрывали башни, рушили храмы и убивали монахов, не отличая правого от виноватого… Иерарх вроде бы перепугался и решил вступить в переговоры. К вождям мятежников – их было шестеро, этих вождей – отправили послов. Послы приехали и уехали, а вожди тотчас сцепились друг с другом… – Ковальский снова смолк, затем добавил: – Понимаешь, Охотник, вчера царили у них любовь и согласие, а сегодня брат пошел на брата как на злейшего врага… О Монастырях забыли, началось побоище, гражданская война. Резали всех, женщин, детей, стариков… А я был на другом краю Вселенной!
Калеб шевельнулся в кресле.
– Эти люди… шестеро предводителей… с ними что-то сделали?
– Наверняка. Вмешались местный Третейский суд и Звездный Патруль, прислали корабли с десантом, спасли, кого успели… Запись переговоров была изъята и тщательно изучена. Все посланцы иерарха – священники с Шамбалы, все, кроме одного… Этот прятался за спинами других послов, но пару раз попал под объективы… Как думаешь, кто он такой?
Вопрос в ответе не нуждался. Калеб молча наполнил рюмки, и они выпили. Коньяк был отменный, но теперь слегка горчил. Или так казалось?..
– Сам он не убивал, – произнес капитан, – конечно, не убивал, но был первопричиной кровавого хаоса. Провокатор! И сила его не от Святых Бозонов, а от дьявола.
Калеб кивнул.
– Да, это верно. Скажите, капитан, как погибла ваша семья? Кто убийцы?
– Они давно мертвы, Охотник, – люди на Шамбале небогаты, и в те времена реверсия практиковалась лишь в Монастырях. Вернувшись, я не смог найти убийц, я даже не знаю, как это случилось. В нашем доме?.. Или жена с детьми куда-то бежали?.. Встретили недобрых людей или погибли при взрыве, газовой атаке, бомбардировке либо от жесткого излучения?.. Случайные жертвы… Мозг Людвига… частица мозга… не сохранила таких воспоминаний. Но лицо того адепта он помнит – по записям, которые я ввел.
– Помню, – снова раздался голос Людвига. – Но я не уверен, что нужно мстить. Прошло много времени. Люди меняются.
Лицо капитана пошло красными пятнами.
– Не тебе решать! – рявкнул он. – Ты… ты… ты только его тень! Тень Людвига, Марты и девочек! Ты…
Вытянув руку, Калеб стиснул запястье Ковальского.
– Спокойно, капитан. Я выполню контракт. Только вы можете его отменить. Священник умрет. Где и когда?
– Не здесь и не на Борге. – Капитан сделал паузу, потом наклонился к Калебу и тихо промолвил: – Ты, наверное, думаешь, что я могу зайти в отсек гибернации и пустить в один из саркофагов жидкий кислород… Хорошая выйдет статуя! Можно отбить ей голову или руки, можно вышвырнуть за борт… Но это исключено. Я обязан доставить всех вас на Авалон, и желательно целыми. Долг есть долг.
– Понимаю. Долг нужно исполнять. Это контракт между человеком и его совестью, – сказал Калеб. – Значит, монах умрет на Авалоне. Если желаешь, прямо на Второй луне.
Он ушел, и теперь в оранжерее слышались только шелест листвы и тихий звон, когда горлышко бутыли касалось рюмки. Капитан пил в одиночестве. Пил, пока не раздался тонкий мальчишеский голос:
– Ты меня обидел. Ты накричал на меня… За что?
– Ну, прости, прости…
– Ты сказал, что я лишь тень, но разве это верно? Я все, что тебя окружает! Пусть не совсем человек… Но я твой дом, твой мир, твоя крепость и твоя семья!
– Все, что от нее осталось, – со вздохом сказал капитан. – Я мог бы вернуть свою семью, хотя бы ее часть… мог бы клонировать Людвига, как мне предлагали… Конечно, это был бы не прежний Людвиг, однако мой сын, мой и Марты… Знаешь, почему я этого не сделал?
– Знаю. Сначала ты хочешь отомстить. За жену, за дочерей, за сына… может быть, за всех погибших на Шамбале… Я не только твой дом, я – память…
– Вот и оставайся памятью. Я сделаю то, что хочу и должен сделать. Я загляну в лицо монаха, когда Охотник его прижмет… загляну и спрошу, понимает ли он, что служит дьяволу. Потом услышу, как хрустит его шея, и, может быть, успокоюсь.
Недрогнувшей рукой капитан наполнил рюмку и выпил.
* * *
Прыжок, прыжок, прыжок… Все дальше и дальше, по маршруту, проложенному первым кораблем, пересекшим тьму гигантского провала. Датчики «Людвига Клейна», его антенны и локаторы не улавливали ничего, подтверждая, что пустота этой пропасти идеальна: ни квантов излучения, ни намека на атомы или следы их распада. В пространствах между галактиками было иначе, они казались пустотой человеку, но не чутким приборам корабля. Фотоны, радиоволны, рентген и гамма-лучи, атомарный водород, нейтрино, элементарные частицы – там нашлось бы все, хотя и в ничтожных количествах. В этом провале «Людвиг Клейн» не мог уловить даже полей тяготения. Возможно, они существовали и здесь, но за порогом, доступным датчикам гравитации – ведь приборы не всесильны.
Прыжок, прыжок, прыжок, и после каждого – анализ среды, в которую попал корабль. Из общих соображений вытекало, что зов другой Вселенной будет услышан много раньше, чем экипаж увидит свет первой ее звезды. Слабые гравитационные поля, стремительные кванты, рост концентрации микрочастиц – все это предшествует галактикам и светилам, подсказывая путникам, что цель близка. Пусть даже не близка, но, во всяком случае, существует.
Пока – ничего…
Калеб стоял у лифтов, в переходе между палубами. Несколько часов после прыжка, когда корабль задерживался в реальном пространстве или в том, что его заменяло, он мог спуститься в трюм, бегать и бродить среди машин и контейнеров, беседовать с Людвигом, забраться в авиетку и представить, будто мчится над поверхностью неведомой планеты. Какое-никакое, а все же развлечение… Остальной их набор был скуден: записи из корабельной фильмотеки, купание в бассейне, цветные сны, еда и встречи с капитаном. Последние неизменно завершались дегустацией капитанских запасов, и это начало раздражать Калеба; он уже думал, что привилегия, дарованная ему контрактом, становится утомительной.
Шорох… Звук долетел не из оранжереи и не походил на шелест листвы. Нечто совсем другое – казалось, волочат или толкают изрядную тяжесть. Теперь скрип и тихое постукивание… определенно на палубе «А», где лабораторные отсеки… Калеб насторожился. В звуках не было ничего угрожающего, но сработал инстинкт Охотника: он помнил все шумы на борту корабля, а этот был новым и потому опасным.
Лязг! Не так чтобы очень сильный, однако… Снова скрип.