Некоторое время Глория рассеянно следила за танцующими и делала негромкие замечания, когда пара приближалась к их столику.
— Вот миленькая девушка в синем платье…
И Энтони послушно поворачивал голову в указанном направлении.
— Да нет же! Прямо у вас за спиной! Вон там!
— Действительно, — беспомощно соглашался Энтони.
— Но вы же ее не видели.
— Я предпочитаю смотреть на вас.
— Знаю. Но она правда прелестна, если не брать в расчет толстые лодыжки.
— Неужели? То есть вы правы, — с безразличным видом обронил Энтони.
К их столику приблизилась очередная пара, и девушка помахала рукой:
— Эй, Глория, привет!
— Привет, — откликнулась Глория.
— Кто это? — поинтересовался Энтони.
— Понятия не имею. Так, где-то встречались. — Ее внимание уже переключилось на кого-то другого. — Привет, Мюриэл! Это Мюриэл Кейн, — пояснила она Энтони. — По-моему, симпатичная, хотя и не очень.
Энтони хмыкнул, по достоинству оценив замечание Глории.
— Симпатичная, хотя и не очень, — повторил он.
Глория улыбнулась, тут же проникаясь интересом.
— И что здесь забавного? — В ее тоне сквозило трогательное желание немедленно узнать причину.
— Просто забавно, вот и все.
— Хотите потанцевать?
— А вы?
— Можно. Но лучше посидим, — решила Глория.
— И побеседуем о вас. Вы ведь любите о себе говорить, верно?
— Да, — рассмеялась уличенная в тщеславии Глория.
— Думаю, у вас классическая биография.
— Дик считает, что у меня ее вообще нет.
— Дик! Да что ему о вас известно?
— Ничего. Но он говорит, что биография каждой женщины начинается с первого серьезного поцелуя и заканчивается, когда ей кладут на руки последнего родившегося ребенка.
— Он цитирует свою книгу.
— Дик утверждает, что у нелюбимых женщин нет биографии, а есть только прошлое.
— Ну, на роль нелюбимой женщины вы наверняка не претендуете! — снова рассмеялся Энтони.
— Полагаю, вы правы.
— Тогда почему же у вас нет биографии? Разве в вашей жизни еще не случилось серьезного поцелуя? — Едва слова сорвались с губ, Энтони сделал судорожный вдох, будто хотел заглотнуть их обратно. Она же совсем ребенок!
— Не понимаю, что вы подразумеваете под словом «серьезный», — с неодобрением в голосе отозвалась Глория.
— Хотелось бы знать, сколько вам лет.
— Двадцать два, — серьезно ответила она, глядя Энтони в глаза. — А вы думали сколько?
— Лет восемнадцать.
— Значит, пусть такой и останусь. Не хочу, чтобы мне было двадцать два. Больше всего на свете ненавижу свой возраст.
— Двадцать два года?
— Нет, не хочу стареть и все такое. Выходить замуж.
— Неужели вам вообще не хочется замуж?
— Не хочу взваливать на себя ответственность и возиться с кучей детей.
Глория не сомневалась, что в ее устах любые слова звучат приятно. Энтони, затаив дыхание, ждал следующей реплики в надежде, что она станет продолжением начатой темы. Глория мило улыбалась, не выражая особого восторга, и после недолгого молчания в пространство была брошена фраза:
— Вот бы пожевать желатиновых пастилок.
— Вы их непременно получите! — Энтони жестом подозвал официанта и отправил его к прилавку с сигаретами.
— Вы не возражаете? Обожаю желатиновые пастилки. Все надо мной подшучивают, потому что я их все время жую, когда папы нет поблизости.
— Нисколько. А кто все эти ребята? Вы с ними знакомы? — неожиданно спросил Энтони.
— Нет, что вы. Они все… ну, словом, собрались отовсюду. А вы разве сюда не заглядываете?
— Очень редко. Я не любитель «симпатичных девушек».
Ответ Энтони тут же вызвал живейший интерес. Глория с решительным видом повернулась спиной к танцующим, устроилась поудобнее на стуле и требовательным тоном спросила:
— Чем же вы занимаетесь?
Благодаря выпитому коктейлю вопрос показался Энтони очень уместным. У него возникло желание поговорить, более того, захотелось произвести впечатление на эту девушку, чье внимание то и дело переключалось с одного предмета на другой. Она останавливалась пощипать травку в самых непредсказуемых местах, торопливо пробегая пастбища, ненавязчиво притягивающие к себе взор. Ему хотелось порисоваться, неожиданно предстать перед ней в новом героическом облике, стряхнуть небрежное безразличие, с которым она относилась ко всему вокруг за исключением собственной персоны.
— Я ничего не делаю, — начал Энтони и тут же понял, что его слова лишены добродушного изящества, которое хотелось в них вложить. — Ничем не занимаюсь, так как не могу ничего сделать, что бы сделать стоило.
— Ну и что?
Энтони не удивил ее и даже не заинтересовал, но Глория его определенно поняла, если он и правда сказал нечто достойное понимания.
— Разве вы не относитесь с одобрением к ленивым мужчинам?
Глория кивнула:
— Пожалуй, если в их лени присутствует изящество. А для американца это возможно?
— А почему нет? — смутился Энтони.
Но ее мысли уже переключились на другой объект и витали на высоте десятого этажа.
— Папа на меня страшно злится, — заметила Глория безразличным тоном.
— За что? И все же мне хочется знать, почему американец не может лениться с изяществом. — Его голос приобретал уверенность. — Это меня удивляет. Не понимаю, чего ради люди решили, что каждый молодой человек обязан идти в центр города и по десять часов в день заниматься нудной, не требующей фантазии и не имеющей ничего общего с бескорыстием работой, отдавая ей двадцать лучших лет своей жизни.
Он прервал свою речь. Глория наблюдала за ним с непроницаемым видом. Энтони ждал, что она согласится или станет возражать, но не случилось ни того ни другого.
— Разве вы никогда не пробовали составить какие-либо суждения? — с некоторым раздражением поинтересовался он.
Глория отрицательно покачала головой и, снова устремив взгляд на танцующие пары, ответила:
— Не знаю. Понятия не имею, чем следует заниматься вам или всем остальным.
Глория его смутила, запутав ход мыслей. Никогда самовыражение не казалось ему столь желанным и совершенно невозможным.
— Ну хорошо, — извиняющимся тоном согласился Энтони. — Разумеется, я и сам не знаю, но…
— Я просто думаю о людях, — продолжила Глория. — На своем ли они находятся месте и вписываются ли в общую картину. И я не возражаю, если при этом они ничего не делают. Не понимаю, почему они должны чем-то заниматься. И вообще меня всегда удивляет, когда люди посвящают себя какой-то работе.