В общем, весьма кстати упавший перед рассветом туман помог роте скрытно подобраться к цели. Дождавшись условленного сигнала по радио, продублированного ракетой (радиостанция имелась только у комроты), с первыми лучами зари они ломанулись вперед, с ходу снеся выставленный на въезде на станцию противотанковый заслон.
Немцы, странное дело, нападение откровенно прошляпили, и ни одна из трех семидесятипятимиллиметровых PaK-40, с поистине тевтонской педантичностью укрытых в индивидуальных капонирах, не успела сделать ни единого выстрела. Режущий ухо скрежет сминаемого металла под днищами, неслышимые в реве дизелей и грохоте выстрелов вопли разбегающихся и гибнущих под гусеницами немцев – и все. В том смысле «все», что они ворвались на территорию станции. В тусклом рассветном свете уже виднелись длиннющие туши застывших на путях эшелонов, мелькали в дымном свете фар полуодетые фигурки мечущихся фрицев – ну, да, который год воюем, оккупанты уже давно именовались исключительно «фрицами» или «гансами», пусть даже и звались при этом вовсе даже Куртами, Вольфгангами и прочими Германами. Словно в известной песне, танки, «гремя огнем, сверкая блеском стали», с ходу расстреляли какое-то станционное строение с выбитыми высокими окнами, заложенными мешками с песком, похоже, бывший вокзал. Всадили несколько залпов в вагоны и платформы с укрытыми брезентом угловатыми тушами танков и «штурмгешютц» – судя по эффектным взрывам, попали, куда следовало, рвались вагоны на славу, наверняка боезапас везли, готовясь к грядущей великой танковой битве. Да и застывшие на путях цистерны тоже полыхали будь здоров, так что стоящие на платформах «панцеры» и САУ сполна получили свое.
Но на этом везение неожиданно и закончилось. Поскольку выяснилось, что эти два транзитных эшелона оказались не единственными. Имелся еще и третий, на дальних путях и оттого, видимо, разведкой не замеченный. И, что самое неприятное, к этому моменту почти разгрузившийся. А вез он, к сожалению, исключительно тяжелые танки Pz. Kpfw. VI Ausf. H, сиречь – «Тигры» первой серийной модификации, пять из девяти которых уже успели съехать с платформ и даже «переобуться» в штатные широкие гусеницы взамен узких транспортных.
Остальное, в общем-то, понятно… Ф-34 в лоб против «Тигра» с его броней в сто миллиметров не катит, особенно в условиях плохой видимости, усугубляемой не до конца сошедшим туманом и стелющимся по земле дымом от горящих эшелонов. А вот его длинноствольная KwK-36 калибром «восемь-восемь» – очень даже. И, прежде чем рассредоточившаяся по территории станции рота успела сжечь в борт три немецких танка, потеряв при этом две машины, остальные, заняв оборону, расстреляли с дистанции все уцелевшие «тридцатьчетверки»…
Последним, что запомнил Захаров, был угловатый корпус немецкого хищника, по самую башню скрытый штабелем запасных шпал. И жерло нацеленного прямо в лоб его танка ствола с массивным набалдашником пламегасителя. Дмитрий еще успел заорать мехводу, чтобы уходил в сторону, и пихнуть его сапогом в плечо, однако на большее ни ему, ни механику-водителю времени уже не хватило. Болванка вошла в лобовую плиту чуть левее задраенного по-боевому люка, легко проломила броню и, чуть изменив траекторию, воткнулась на излете в боеукладку.
Вспышка. Короткая, практически не осознанная ни периферическими нервными рецепторами, ни центральной нервной системой боль. Темнота. Смерть.
И та самая донельзя лаконичная надпись на мониторе: «Танк уничтожен, экипаж погиб, машина восстановлению не подлежит…»
Дмитрий Захаров, недалекое будущее
Сидя за кухонным столом, Дмитрий неторопливо курил, прокручивая в уме эпизоды проигранного боя, неудачного, почти как и все предыдущие. Хорошо бы сыграть еще раз, однако с этим имелись определенные сложности. По известной только лишь им самим причине разработчики «ТС» установили некий лимит – не более одного виртуального боя в сутки. Если геймер пытался снова войти в игру, его аккаунт автоматически блокировался до истечения двадцатичетырехчасового срока. Конечно, это не останавливало более-менее шарящего в сетевых технологиях человека – в конце концов, динамические IP или программы-анонимайзеры, способные обмануть защиту игрового сервера, пока никто не отменял, так что варианты имелись. С другой стороны, динамический ипэшник можно при необходимости легко отследить, но ведь и он не пальцем делан, даром, что ли, местный политехнический почти что с красным дипломом закончил…
Отчего дело обстояло именно так, никто достоверно не знал, хотя на тех же тематических форумах и ходили упорные слухи, будто сделано это исключительно, дабы защитить разум игрока от чрезмерной психоэмоциональной перегрузки. В том смысле, что благодаря эффекту полного присутствия виртуальный бой ничем не отличается от боя реального, и сидящий за компьютером игрок испытывает такое же нервное напряжение, какое испытал бы, находясь внутри настоящего танка. Его разум на самом деле веритв происходящее, а тело, грубо говоря, просто не умеет сомневаться в решениях мозга. Ну, примерно так – Захаров никогда не имел к медицине и тем более к психологии ни малейшего отношения, однако с последним был вполне согласен. На себе, так сказать, испытал, особенно после первых виртуальных боев. Собственно, именно потому он и подсел на игру – исключительно от сумасшедшей, просто немыслимой реалистичности происходящего. Его разум – а следовательно, и сам он – искренне верил в происходящее, а большего ему и не требовалось, только эта реалистичность и искренняя вера в реальность происходящего. Спустя много лет он все-таки вернулся на свою войну…
Невесело усмехнувшись, Дмитрий затушил докуренную почти до фильтра сигарету в памятной пепельнице и бессмысленно уставился в распахнутое по летнему времени окно. Да, он правильно сформулировал – на игру он именно «подсел», словно на тяжелый наркотик. И, самое печальное – или, скорее, страшное? – абсолютно об этом не жалеет. Нисколечко не жалеет. Поскольку, как уже говорилось, по-настоящему он живет именно там, в игре, а вовсе не в этой, так и оставшейся чужой, жизни, где нужно либо тупо плыть по течению, довольствуясь крошками со столов более успешных конкурентов, либо переть по головам, не считаясь ни с чем, чтобы хоть чего-то добиться.
Раздраженно дернув щекой, Захаров решительно поднялся на ноги. Табурет противно скрипнул ножками по ламинированному полу, издав один из тех звуков, которые Дмитрий терпеть не мог. Не «железом по стеклу», как Владимир Семенович пел, конечно, но все равно коробит. Вот и снова его в философию с оттенком глухого самосожаления потянуло, а это – плохой признак, обычно заканчивавшийся двухдневным – по числу выходных дней – запоем. Но – не сегодня. Поскольку сегодня он однозначно сыграет еще раз. И победит. Наверняка победит: надоело проигрывать, пусть даже и в самой навороченной в мире компьютерной игрушке. Победит, как не удалось победить тогда, в восемьдесят девятом, на пыльном афганском серпантине. И как побеждал семь с лишним десятилетий назад его дед, прошедший почти половину войны, с сорок третьего до сорок пятого, и завершивший боевой путь возле Бранденбургских ворот, где выпущенный насмерть перепуганным фольксштурмовцем фаустпатрон попал в двигатель его танка. Случилось это второго мая. И как знать, не этот ли выстрел спас ему жизнь, поскольку из всех танков их роты до Рейхстага дошел лишь один. Так что до «логова фашистского зверя» дед с экипажем шел по Берлину пешком, точнее, двигался короткими перебежками в составе наспех сформированной из безлошадных танкистов штурмгруппы, оставив тем не менее автограф на одной из его изрешеченных пулями и осколками величественных колонн.