– Почему вы никогда не признаетесь в более человеческих чувствах? – Он поднял руку, чтобы погладить ее по щеке. – Ах, Джудит, я никогда не встречал такой женщины, как вы… и никогда не хотел другой так сильно.

– Вы не должны… – начала она, но он прижал палец к ее губам.

– Я знаю, что я должен и чего не должен, – сказал он. – Но знать – еще не самое главное. Вы ведь понимаете, что это последний раз, когда мы можем побыть наедине.

– Может, это и к лучшему, – с трудом выговорила она. – Нам не следовало встречаться без разрешения дяди… – Она ахнула, когда он наклонился и поцеловал ее.

Джудит одновременно охватил жар и холод. Она понимала, что должна оттолкнуть его, дать ему пощечину, закричать, позвать на помощь, но ничего подобного не сделала. Ее опьянил его запах, сила и нежность его рук и приятное, но опасное ощущение поцелуя. Еще она почувствовала, как что-то твердое прижалось к ее животу. Она сразу поняла, что это. Она была невинной, но того же нельзя было сказать о ее служанке Сибилле, которая охотно делилась своими познаниями с госпожой.

– Пока ваши юбки не задраны, а его петушок в штанах, вам ничего не угрожает! – хихикала Сибилла. Джудит ругала ее, но на самом деле ей хотелось узнать еще больше. Теперь командовало тело, а не разум. Она понимала, что поддается искушению, но ей было почти все равно. Она обхватила его руками, чтобы прижаться еще ближе.

Оба долго не могли отдышаться, когда поцелуй прервался.

– Возможно, твоей матери пора обо всем узнать, – сказал он. – Ты мне нужна, Джудит.

Она облизали губы, снова почувствовав вкус поцелуя. Ни один мужчина не вызывал в ней таких ощущений. С другой стороны, ни один мужчина не позволял себе подобных вольностей.

– Не знаю, возможно ли это, – прошептала она.

– Я об этом позабочусь, – уже серьезно произнес Уолтеф.

Оба замерли, заслышав звук шагов.

– Джудит? – раздался нетерпеливый голос ее матери.

Джудит вздрогнула, жестом велела Уолтефу оставаться на месте и крикнула:

– Я здесь, мама. – Голос ее дрожал, губы распухли. Спускаясь по лестнице, она ощутила липкую влагу между ногами и тупую боль в низу живота, напомнившую ей о месячных.

– Где ты была? – резко спросила Аделаида. – Можно подумать, тебе пришлось заново вышить картину, а не просто отдать ее мальчику.

– Я задержалась, чтобы немного утешить его.

Аделаида довольно неловко повернулась на узкой лестнице и спустилась во двор. Там, на свету, она внимательно посмотрела на дочь. Потом приложила узкую ладонь к ее лбу.

– Похоже, у тебя жар, – с неожиданным беспокойством заметила она.

Джудит отшатнулась от материнской руки.

– Я совершенно здорова, мама.

Аделаида сжала губы.

– Все равно лучше тебе ехать со мной в повозке. И не перечь мне. В последние дни ты пользовалась большей свободой, чем позволено девушке твоего ранга. Поедешь со мной.

– Да, мама. – Джудит знала, что спорить бесполезно. Внезапно она пожалела, что попросила Уолтефа держаться подальше от нее до поры до времени, что не сдалась на его милость, и мрачно улыбнулась.

– Убери эту ухмылку со своего лица, – предупредила Аделаида. – Ты еще недостаточно взрослая, чтобы тебя нельзя было выпороть.

Джудит опустила глаза. Уолтеф сказал, что хочет взять ее в жены. Хотя она и не была уверена, что хочет стать его женой, жизнь с ним будет в десять раз лучше, чем с ее грозной матерью.

Глава 5

Джудит одним плавным движением протягивала иголку с золотисто-красной шерстяной ниткой сквозь ткань. Она вышивала волосы одного из рыцарей. Они были длинными – не такими, как у других, волосы которых были коротко подстрижены, как заведено у нормандцев. Она вышила всаднику золотистую бороду и одарила его голубым плащом. Его развевающийся плащ был с белой опушкой. Рядом с ним на гнедой кобыле ехала женщина.

– Он тебе нравится, верно? – спросила Агата, средняя дочь Вильгельма, присаживаясь рядом с ней на скамейку и доставая иголку.

Джудит не стала делать вид, будто не понимает, о чем говорит Агата. Любой бы понял, что вышитый всадник – Уолтеф.

– Он спас мне жизнь, – сказала она. – Я хочу его запомнить… И… да ведь он всем нравится.

– Не всем, – фыркнула Агата, выбирая темно-зеленую нитку. – Эдвин говорит, что его вообще не следовало выпускать из монастыря.

Джудит сделала несколько быстрых точных стежков и едва сдержалась, чтобы не закатить Агате пощечину. Все знали, что Эдвин Мерсийский ухаживает за Агатой. Вильгельм открыто поощрял эти ухаживания, и это вызывало у Джудит подозрения. Вильгельм никогда так явно не демонстрировал своих намерений.

– Чего еще ждать от Эдвина, – сказала она. – Он не хочет, чтобы Уолтеф потребовал у брата вернуть ему Нортумбрию.

– Уолтеф недостаточно силен, чтобы сместить Моркара, – презрительно заявила Агата. – Он неопытен и ничего не смыслит в управлении.

– Это не значит, что он на это неспособен, – возразила Джудит. – И он – наследник по крови.

Агата вспыхнула.

– Мой отец не хочет перемен, – произнесла она с неожиданной злобой. – Он скорее отдаст меня Эдвину, чем согласится на твой брак с Уолтефом Хантингдонским.

Джудит одарила Агату злым взглядом.

– Твой отец хочет, чтобы Эдвин был у него на крючке, – холодно заявила она. – Глупо с твоей стороны питать какие-то надежды.

– Я не просто наживка на крючке, – огрызнулась Агата. – У Эдвина хорошая родословная. Отец выдаст меня за него. И вообще, Эдвин говорит, что Уолтеф просто большая, тупая дубина.

– Тупая дубина, которая умеет читать и писать, – спокойно возразила Джудит. – Тупая дубина, к которой наши нормандцы-придворные отлично относятся. А твой Эдвин умеет только красиво одеваться и бахвалиться.

– Все равно ему тебя не отдадут.

Джудит пожала плечами, как будто ей было безразлично, что случится.

– Я могу вышить его портрет на картине, но это не значит, что я жажду выйти за него замуж.

– Разве? – проницательно спросила Агата. – А я слышала, что твоя мать держала тебя взаперти, чтобы ты с ним не встречалась.

Джудит выпрямилась.

– Тогда ты слушала сплетни в темных уголках. – Она отложила вышивание. – Я не сделала ничего, заслуживающего порицания.

Агата подняла брови.

– Ты раньше не была такой сердобольной в отношении больных, – заметила она. – А здоровье Симона де Санли тебя глубоко трогало.

– Он пострадал при мне. Разумеется, я о нем беспокоилась, – раздраженно сказала Джудит. – Я все еще боюсь, что он останется хромым на всю жизнь.