Как бы там ни было, 22 октября 1729 года, в день рождения Екатерины, Долгорукие объявили приглашенным, что девушка помолвлена с царем. Затем 19 ноября Верховный тайный совет получил официальное известие о помолвке, а на 30-е того же месяца в Москве, в Лефортовском дворце, где Петр имел обыкновение останавливаться во время своих кратких посещений города, было назначено обручение. Накануне торжественной церемонии старая царица Евдокия согласилась показаться на людях, чтобы благословить чету. Вся знать империи, все иностранные посланники собрались в зале, ожидая приезда избранницы государя. Ее брат, Иван Долгорукий, бывший фаворит Петра II, отправился за ней в Головинский дворец, где Екатерина остановилась вместе с матерью. Кортеж двигался по городу, и восторженные толпы приветствовали его: юность красавицы невесты и окружавшая ее роскошь наводили людей на мысль, что они присутствуют при счастливом завершении волшебной сказки. Когда у въезда в Лефортовский дворец корона, венчавшая карету, в которой ехала Катя, зацепилась за верхнюю балку ворот и с грохотом упала на землю, суеверные зеваки сочли это дурным предзнаменованием. Но сама Катя и бровью не повела. Прямая, величественная, она переступила порог парадного зала. Епископ Феофан Прокопович сделал ей и Петру знак подойти. Они остановились под балдахином из золотой и серебряной парчи, который держали над ними два генерала. Обменялись кольцами. Артиллерийские залпы и колокольный звон предварили поток поздравлений. В соответствии с протоколом царевна Елизавета Петровна сделала шаг вперед и, стараясь забыть, что она дочь Петра Великого, поцеловала руку своей подданной по имени Екатерина Долгорукая. Чуть позже уже самому Петру II пришлось преодолевать ревность и досаду: к его невесте приблизился граф Миллезимо, поклонился, Екатерина уже приготовилась протянуть руку для поцелуя, но жениху этот общепринятый выражавший любезность жест показался неуместным и неприличным, он попытался помешать ему. Однако ничего из этого не вышло: Катя, опередив его, успела протянуть свои пальчики навстречу атташе посольства, который коснулся их губами, прежде чем выпрямиться и отойти под убийственным взглядом Петра. Увидев, что царь гневается, друзья Миллезимо увели с собой «нарушителя спокойствия» и скрылись в толпе. Именно этот момент князь Василий Долгорукий, один из самых выдающихся представителей большой семьи, счел наиболее подходящим для того, чтобы обратиться к племяннице с наставлениями. Вот эта речь фельдмаршала Долгорукого, сказанная при поздравлении: «Вчера я был твой дядя, нынче ты – моя государыня, и я буду всегда твой верный слуга. Позволь дать тебе совет: смотри на своего августейшего супруга не как на супруга только, но как на государя и занимайся только тем, что может быть ему приятно. Твоя фамилия многочисленна, но, слава Богу, она очень богата, и члены ее занимают хорошие места; итак, если тебя будут просить о милости кому-нибудь, хлопочи не в пользу имени, но в пользу заслуг и добродетели: это будет настоящее средство быть счастливою, чего тебе желаю». [32]
Эти мудрые слова тем не менее еще больше омрачили настроение Петра, и до конца торжества лицо его оставалось хмурым, насупленным. Даже во время фейерверка, завершавшего праздник, он не удостоил и взглядом ту, с кем только что обменялся обещаниями вечной любви и доверия. И чем пристальнее он всматривался в тех, кто окружал его, тем яснее ему становилось, что его поймали в сеть.
Пока Петр II вот так вот делил свое время между политическими интригами, женщинами, попойками и радостями охоты, Верховный тайный совет – худо ли, хорошо ли – вершил государственные дела. По инициативе советников и с согласия царя были приняты меры, чтобы усилить контроль за чиновниками, узаконить хождение простых векселей, запретить священнослужителям надевать светскую одежду и оставить за Сенатом решение проблем Малороссии. Короче, несмотря на отсутствие императора, империя продолжала существовать.
Между тем Петр узнал, что дорогой его сердцу Иван Долгорукий собирается жениться на юной Наталье Шереметевой. По правде говоря, он не видел ничего особенно плохого в том, чтобы уступить своего когдатошнего «любимчика» сопернице. Условились о том, что для подтверждения особо дружеских отношений, которые связывали между собой четырех молодых людей, надо будет отпраздновать их свадьбы в один день. И все-таки это весьма разумное решение не переставало волновать Петра. Впрочем, сейчас его разочаровывало и раздражало все: люди, вещи, события. Он постоянно чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, кому довериться. Незадолго до конца года Петр, без всякого предварительного извещения, нежданно-негаданно появился у Елизаветы, которой пренебрегал последние месяцы. И обнаружил, что тетка живет в плохих условиях, ей плохо служат, она лишена самого необходимого, тогда как она должна быть первой дамой империи. Петр пришел к ней, чтобы пожаловаться на свои горести, но она встретила племянника жалобами на свои. Елизавета обвинила Долгоруких в том, что они унижают ее, разоряют и, мало того, готовятся и по отношению к нему проявить свое господство, властвовать над царем, используя жену, которую сами же ему и навязали. Встревоженный сетованиями тетки, которую Петр всегда тайно любил, он воскликнул: «Это не моя вина! Меня не слушаются, но я скоро найду средство разбить свои оковы!»
Эти слова стали известны Долгоруким, и те начали бесконечные обсуждения того, как нанести ответный удар, чтобы он оказался действенным, но при этом не выйти за рамки почтительности. В то же самое время им пришлось заняться еще одной семейной проблемой, требующей безотлагательного решения: Иван Долгорукий поссорился с сестрой Катей из-за того, что после обручения она потеряла всякие представления о приличиях и стала требовать, чтобы ей отдали бриллианты покойной великой княгини Натальи, которые ей якобы пообещал царь. Подобная гнусная свара вокруг шкатулки с драгоценностями могла разозлить Петра в тот момент, когда больше всего нужно было усыпить его подозрительность. Но как урезонить, как заставить угомониться женщин, куда менее восприимчивых к мужской логике, чем к сверкающим камешкам царской сокровищницы?
6 января 1730 года, когда проходило традиционное Водосвятие на Неве, Петр явился на церемонию с опозданием и расположился за открытыми санями, в которых сидела Екатерина. Мороз был сильный, и звуки речи священника, равно как и пение хора, казались в ледяном воздухе какими-то ирреальными. Клубы пара, вылетавшие изо ртов певчих, закрывали их лица. Петр дрожал от холода, служба казалась ему бесконечной. Вернувшись домой, он почувствовал, что его лихорадит, и лег в постель. Все решили, что царь простудился. К 12 января ему стало лучше, но спустя еще пять дней лекари обнаружили у него признаки оспы. Когда стало известно, что царь заболел оспой, в те времена болезнью чаще всего смертельной, Долгорукие, охваченные паникой, собрались в Головинском дворце. Лица – вытянутые, на них отражался ужас от услышанного. Предчувствие катастрофы заставляло не успевшую еще официально породниться с царем семью искать средства избежать ее. Среди всеобщей растерянности Алексей Долгорукий объявил, что существует единственное решение проблемы в случае, если император скоро умрет: нужно немедленно короновать ту, кого он избрал себе в супруги: Екатерину, Катеньку. Но это предложение показалось князю Василию Владимировичу из ряда вон выходящим, и он запротестовал от имени всего семейства.