— Вот как?
Антип насмешливо прищурился.
— Будя прикидываться. Сам-то каков? Думаешь, я не знаю, зачем тебя сюда великий князь Иван Васильевич, государь наш родимый, прислал?! Да ведь за тем же. Я сразу это понял, как только ты ручей пересек и мне донесли, что ты там натворил. И то удивляюсь, что так поздно спохватились московиты. А ты думаешь, почему я так вольготно тут жил? Неужто всерьез можно поверить, что я был так неуловим в этих болотах? Да стоило им послать из Медыни один хорошо вооруженный отряд — и мне конец. А почему же они не посылали, не слыша многочисленных жалоб на бесчинства и грабежи этих злых разбойников, поступающие с той и другой стороны? А? Угадай. Им было выгодно мое здесь присутствие! Так что хочешь не хочешь, а выходит теперь таю я — на ту сторону в Литву, а ты, стало быть, потихоньку за мной.
Ссора за ссорой, стычка за стычкой, имение за имением, глядишь, и как-то незаметно рубеж верст на двадцать уже отодвинулся. Вот какая политика уже много лет царит в этих краях. А будешь неисправно действовать, чуть что неловко исполнишь — пожалуется на тебя король Казимир великому князю, великий князья тут же тебя как разбойника и убивца на плаху, а сам лицемерно обнимать короля — да ведь братья мы с тобой, ибо все короли — братья, и никакого зла я против тебя не держу, да вот людишки мне скверные попались — видишь, что творят, негодные. Но мы их накажем, ох, накажем. Двадцать лет назад я был точно таким, как ты сейчас, Василий. И это, — Антип потряс обрубком руки, — на службе великому князю. И жену любимую потерял тоже на службе, а за то, что дочь, когда еще младенцем была, спас — казнить собирались. Но в последнюю минуту удалось мне бежать, и тогда я поклялся, что больше никому, кроме себя самого и своей дочери, служить никогда не буду. Ну да ладно, пора мне. А тебе теперь, Василий, за подвиги, которые ты тут ежедневно творил, самому расплачиваться придется. Я ухожу, и отныне Яна Кожуха Кроткого и ему подобных ничего больше удерживать не будет. Так что — держись.
Медведев слушал Антипа очень внимательно.
Неужели он прав? "Убежден, что Господь наш всемилостивый вразумит заблудших, и они вскоре сами поймут, где и с кем им надлежит быть. А если рядом с ними в трудную минуту выбора окажется добрый человек, который поможет мудрым советом," И неужто Картымазов тоже прав? "Меч живет хмельной минутой схватки, меч не думает о завтрашнем дне. Погоди немного, позже сам все поймешь…"
Много лет спустя, вспоминая эту минуту, Медведеву пришло в голову, что, наверно, именно тогда он впервые начал понимать, что весь его огромный воинский опыт, его искусство убивать, оставаясь самому живым, весь неисчерпаемый арсенал хитростей, уловок и приемов оказывается порой совершенно беспомощным перед ежедневной будничной обязанностью обыкновенно по-человечески жить в этом невероятно сложном, запутанном и полным противоречий мире, где все на самом деле оказывается совсем не таким, каким кажется на первый взгляд.
— Я подумаю обо всем, что ты сказал, — произнес Медведев, — И знай если тебе или твоей дочери понадобится помощь, рассчитывай на меня.
— Давно я не слышал добрых слов и, честно говоря, от тебя их ждал меньше всего. Вдвойне спасибо. И ты на меня всегда можешь положиться. Никогда не известно, что может произойти в этой жизни. А пока прощай.
— Я провожу тебя до парома, но сперва поговорим с людьми, которые остаются.
Они вышли из дома и приблизились к телегам у ворот. Мужики сняли шапки и поклонились в пояс, некоторые женщины взволнованно перекрестились. Медведев внимательно оглядел своих первых подданных и негромко заговорил:
— Я еще раз подтверждаю свое обещание сохранить в тайне известную часть вашей жизни, никогда не попрекать вас за нее и не упоминать о ней. В ответ я хочу, чтобы вы все присягнули мне на верность и безусловное выполнение всех моих приказов.
— Будем тебе на том торжественно крест целовать, государь наш, — от имени всех ответил, низко поклонившись, Епифаний.
— С сегодняшнего дня вы начнете новую жизнь. Быть может, опасную — вы лучше меня знаете, что это за место; наверняка полную тяжелого труда — оглянитесь и увидите, сколько предстоит сделать; но, безусловно открытую, честную и благородную. Однако вы, кажется, намерены начать ее с помощью золота, добытого разбоем. Хорошо ли это?
Медведев поймал себя на том, что повторил риторический вопрос великого князя.
Лица мужиков вытянулись, и они напряженно переглянулись. Медведев продолжал:
— Полагаю — так негоже. Я совсем не против богатства, но оно праведно лишь тогда, когда нажито честным трудом, без ущерба ближним нашим. Потому первое мое для вас испытание такое: со мной останутся только те, кто откажется от своей разбойной доли.
Наступила мертвая тишина.
Наконец высокий чернобородый мужик крепкого телосложения, которого Василий раньше не видел, сделал несколько шагов вперед.
— А ты куда это, Гридя? — взволнованно спросил его Епифаний.
Гридя вынул из-за пазухи довольно объемистый тяжелый кожаный мешочек и, бросив его на землю, вернулся к телегам. За ним последовали остальные. Епифаний, кряхтя и сопя, последним избавился от своего мешка и виновато развел руками.
— Видишь, вот оно как выходит, Антипушка… Так что извиняй да забирай наши доли обратно, — он горестно вздохнул. — Пущай робятам больше будет. — И вернулся на место, вытирая глаза полой длинного кафтана.
— Нет, — спокойно сказал Антип. — Это ваши деньги, и вы вольны делать с ними что угодно. Хоть в Угру бросьте.
И вдруг в голове Епифания забрезжила мысль.
— А позволь, государь наш хозяин Василий Иванович, слово молвить. Что ж это у нас тут получается, ежели рассудить? Вроде как ничьи выходит деньги-то немалые эти? А ничьи деньги — они ведь чьи? — Он огляделся, но никто не ответил. — Вот то-то. Ничьи деньги — деньги Боговы. Давайте мы Господу нашему да пресвятой заступнице Богородице и Сыну и Духу Святому их и отдадим. Давайте-ка наймем мастеров славных, и пусть они нам прямо вот тут на холме, на берегу Угры, добрую церковь для спасения душ наших сирых построят. Чтоб было нам где грехи наши тяжкие замаливать да за будущее детей наших заступников святых просить.
— Ну что ж, — после секундного колебания сказал Медведев. — Может, это и неплохое решение, тем более что служителя нам уже обещали. Назначаю тебя, Епифаний, казначеем. Деньги пересчитай при всех, сложи вместе да храни как зеницу ока, потому что, как ты сказал, они уже не ваши — Боговы. А теперь попрощайтесь с Антипом и разгружайтесь, а я провожу его до парома.
Те, кто оставался с Медведевым, гурьбой подошли вместе с женщинами и детьми, и каждого крепко обнял и расцеловал разбойничий атаман. Тем временем, отойдя чуть в сторону, Медведев увидел издалека другую, не менее трогательную сцену прощания. Дверцы роскошной кареты распахнулись, оттуда стремительно выбежала одетая, как маленькая принцесса, Варежка и помчалась через луг, увидев гуляющего там князя Андрея. Он присел на корточки, открыв ей навстречу объятия, она бросилась в них и что-то горячо говорила, а он улыбался и кивал головой. Следом за Варежкой из кареты выкатилась кругленькая пухлая женщина; сердито крича и размахивая руками, она бросилась к ним, а Варежка, в последний раз крепко обняв за шею Андрея и весело, звонко смеясь, побежала обратно, увертываясь от толстушки, и так они бегали по лугу, пока не раздался резкий разбойничий свист и все поняли, что настала окончательная пора ехать.