И вот с тех пор, когда он с изумлением узнал Варежку в одной из пансионерок монастыря святой Терезы, под Вильно, здесь, совсем рядом, когда она окликнула его и напомнила о себе, он уже не мог избавиться от ее странного очарования, как и не мог отделаться от согревающего душу предвкушения какого-то необыкновенного счастья и одновременно от леденящего ее странного предчувствия неумолимого рока, который рано или поздно должен свершиться.
Впервые здесь под Вильно они встретились случайно, когда князь Андрей, направляясь в загородную резиденцию маршалка Ходкевича, проезжал мимо монастыря святой Терезы, и в этот раз князь Андрей снова направлялся к маршалку дворному по его вызову. Только теперь он приехал на час раньше, чтобы успеть к заветной калитке и, пробираясь к монастырской стене верхом, обеспокоено думал о том, что дорожка вытоптанная в снегу к калитке его частыми посещениями может выдать любопытному наблюдателю место их свиданий.
Оставалось лишь надеяться на то, что бдительность монастырских сторожей не будет простираться так далеко — дорожку обнаружить можно было, но для этого следовало обойти снаружи по глубокому снегу и сугробам весь монастырский забор, изнутри же Варежка зимой была настолько осторожна, что, уходя, присыпала снегом свои следы, чтобы никто не заметил ее тайных вылазок.
— Здравствуй, милая Варежка, — сказал он, ласково пожимая маленькую ручку, протянутую сквозь узкую щель решетки. — Ты сегодня выглядишь такой счастливой, поделись своей радостью.
— Ах, князь, я действительно счастлива, потому что надеюсь, что уже в это воскресенье, смогу танцевать с тобой на балу в ратуше в честь прощанья с королем, куда ты наверняка приглашен.
— Увы, Варежка, к сожалению, я приглашен на прощальный бал, но не в городскую ратушу, а в королевский дворец в Троках.
— Вот и замечательно, — радостно воскликнула Варежка. — Ведь король, открыв бал в Троках, через полчаса отправится со своей свитой в Вильно и примет участие в нашем балу. Разве ты не можешь приехать в свите его величества?
— Надеюсь, мне удастся испросить на это разрешения у маршалка Ходкевича, к которому я сейчас и направляюсь.
— Постарайся, пожалуйста, а то мне назначили в кавалеры какого-то князя Вацлава Юрьевича Четвертинского, но я вовсе не хочу с ним танцевать, я хочу первый танец на своем первом балу танцевать с тобой. А ты? Скажи, ты хочешь этого?
— Разумеется, Варежка, я очень польщен и…
— Прошу тебя не надо любезностей — перебила Варежка. — Если ты захочешь, ты сможешь, я знаю.
— Конечно, я постараюсь, — улыбнулся Андрей и добавил: — Я очень хочу с тобой танцевать.
— Вот и прекрасно, как только король уйдет, сразу же пригласи меня, я буду ждать! Ну, все, мне пора.
Она вновь быстрым движением просунула свою худенькую ручку меж прутьев решетки, вопреки всем правилам хорошего тона, прикоснулась обнаженной рукой к руке Андрея и скрылась в зарослях плюща.
…Маршалок Ходкевич, приветливо улыбнувшись, шагнул навстречу.
— Здравствуй, князь! Присаживайся. Что нового? Как здоровье твоего батюшки?
— Увы, неважно. Я навещал его на Рождество, он был слаб, но бодр и силен духом. Однако, возраст и болезнь берут свое. Батюшка велел тебе кланяться.
— Спасибо. Я его помню и люблю. Скоро у меня будет для тебя серьезное дело, однако, я еще не готов поручить его. Думаю, после отъезда короля, появится больше необходимых материалов, и тогда я обо всем расскажу тебе. А пока будем готовиться к прощальному балу.
— Пан маршалок, я слышал, будто король намерен, открыв бал в Троках, отправиться в Вильно и почтить своим присутствием бал в городской ратуше.
— Да, обычно он так делает.
— Вы будете сопровождать его величество?
— Разумеется, это входит в мои обязанности. Я же отвечаю за безопасность королевской персоны.
— А могу ли я, в свою очередь, сопровождать вас?
Маршалок рассмеялся.
— Ты не обязан, — ты же не отвечаешь за мою безопасность. Ба! Догадываюсь! Неужели, наконец, у тебя появилась дама сердца?
Князь Андрей смутился.
— Ладно, ладно, не опускай взора, словно красна девица. Давно уже пора. Тебе, небось, уже двадцать шесть?
— Двадцать семь, ваша светлость.
— Тем более! Разумеется, я возьму тебя с собой. И как только мы появимся в ратуше, отпущу на все четыре стороны.
— Благодарю, — поклонился Андрей и встал.
Пожалуй, еще никогда в жизни он не покидал загородный дворец Ходкевича в таком радостном и приподнятом настроении.
Еще никогда за свою историю Медведевка не видела такого количества гостей — друзья и соседи Медведева со всей округи съехались на разговение в первый день Рождества.
Первым явился, как обычно, Леваш Копыто в сопровождении Ядвиги и троих детей — двух от первого брака с Яном Кожухом Кротким, и третьим мальчиком, родившимся уже в совместном браке — особая гордость Леваша, поскольку ему уже перевалило за пятьдесят, а Ядвига была на двадцать лет моложе второго мужа.
— Здоровеньки булы! — пробасил Леваш и низко поклонился в пояс. — С праздником превеликим вас, дорогие мои!
Он обнял Василия, поправил громадные казацкие усы, галантно, по литовскому обычаю поцеловал руку Аннице и, оглянувшись, скомандовал:
— Фома! А ну-ка быстро на кухню, к Зинаиде! Выкладывай там все! — И пояснил, подмигнув Василию и Аннице: — Там кое-что из спецификус-вкуснятинус, приготовленных собственноручно Ядвигой — пусть все отведают и от нашего стола кроху.
Затем приехали Картымазовы вместе с Зайцевыми.
Имение Зайцевых лежало еще западнее, чем Картымазовка, и Зайцевы всем семейством сперва прибыли в Картымазовку, а потом уже вместе отправились в Медведевку, на четырех санях, с бубенцами, в сопровождении нескольких дворовых людей на конях для всяческой помощи хозяевам.
Зайцевых было шестеро — сам глава семьи — Макар, его супруга — Анисья, и четверо их детей. Самая старшая — шестнадцатилетняя дочь Анастасия с разрешения родителей пересела в Картымазовке в отдельные сани с молодым Петром Картымазовым, которому уже исполнилось двадцать.
Федор Лукич был, как всегда, строг и сдержан — Василия обнял за плечи, Аннице поклонился и отошел в сторону, предоставляя дальнейшие приветственные разговоры своей супруге Василисе Петровне и уступая место для приветствия Зайцеву, который тепло обнялся с Медведевым и представил ему и Аннице своих младших детей, которых они еще не видели.
Последними приехали Бартеневы — Филипп с бабушкой и двумя четырехлетними близнецами-сиротками Алексеем и Дарьей, нареченными так в честь отца и матери Филиппа и Анницы, да две дворовые девушки-няньки при детях, ну и конечно лив Генрих Второй со своей неразлучной лютней.