… Но тут стрела угодила в ногу Витязя и конь рухнул на лед как подкошенный…
… Анница, падая, сильно ударилась коленом, покатилась по льду и от этого падения ею вдруг овладела слепая ярость…
… Она выхватила засапожный нож и, стиснув зубы, превозмогая боль в колене снова поползла к Настеньке.
… И тут она увидела, как со стороны Медведевки на всем скаку из лесу вылетает вооруженный отряд во главе в Климом и мчится к реке…
… Но и татары это заметили…
Они прекратили стрельбу, на секунду заколебались, и по команде Саида рванулись вперед.
Они находились гораздо ближе к середине реки, чем Клим с его людьми.
Двое ловко подхватили со льда маленькую, легкую, как пушинку Настеньку, перебросили через седло Саида и весь отряд помчался обратно.
— Догоните их! — истошно закричала Анница Климу. — Догоните!!!
И, потеряв сознание, упала на лед.
Она очнулась в санях с бубенцами. Ее везли домой.
Она привстала и лихорадочно огляделась.
Вот окровавленный, израненный, но живой Юрок, вот Кузя, вот Никола…
Клим виновато отводит взгляд.
И тогда Анница понимает.
Самое страшное случилось.
Настенька, которая больше всего на свете этого боялась, снова похищена…
Сотник московского сторожевого полка Иван Дубина только диву давался, получив столь странный приказ из уст самого полкового воеводы боярина Щукина. Ему было велено взять свою сотню, отправиться к стенам Ганзейского купеческого двора, и сделать вид, что они этот двор охраняют, защищая иноземных купцов от случайных недоразумений во время взятия города московским войском. На самом же деле, им надо было защищать и охранять вовсе не ганзейских купцов, а какого-то монаха, по фамилии Дорошин, который жил по соседству в купеческом доме и был, очевидно, очень важной для Москвы персоной, потому что воевода особо подчеркнул, что ни один волос с головы монаха упасть не должен, но в то же время самому монаху вовсе не нужно знать, что сотня стоит здесь только для его охраны, однако, если этот монах вдруг, паче чаяния, обратиться с какими-либо просьбами, то просьбы эти выполнять по возможности.
Более диковинного приказа сотник Дубина не получал еще никогда в жизни, но с начальством не поспоришь, надо выполнять и все тут! Взял свою сотню да и пошел под стены Ганзейского двора. Хотя, это конечно, лишь одно название — сотня. На самом деле, людишек-то менее семидесяти, а ведь целый год просил — дайте пополнение, — вон прошлой зимой, тут же в Новгороде, при взятии одного купеческого дома сразу две дюжины полегло, а потом еще лучшего десятника у него забрал сам Патрикеев и, говаривали, зачем-то в Москву повез, где и след от него пропал! А как ему, Дубине, быть никто не думает! Только назло все делают! Просил-просил: дайте новых людей скоро уж всего полсотни останется! Дали, наконец, перед самым походом! Но, во-первых, он просил тридцать, а дали десять. А во-вторых — кого?! Какой-то сброд! Наверно со всех сотен пособирали самых никчемных и ему сунули — просил? — на тебе, получай, Дубина! Нет, точно, видать, кому-то не угодил — все назло делают, не иначе как подсидеть хотят! Таких людишек подсунули, что прямо сам бы их тут же поубивал, чтоб здоровья не портили — пьяницы бездельники, дисциплины никакой, да еще десятника к ним взамен Медведева дали, — ну, тот так просто урод! Морда кривая, нос расплющенный, сам тощий, как палка, однако пожрать и выпить большой мастер, да еще фамилия дурацкая — Козел, причем требует, чтоб не Козлом его звали, а Козелом — ну, значится, ударять на «о» надо, а то, мол, будто фамилия его не от козла, что в огороде, а от какого-то чешского боярина Козела, как будто чешский кОзел и русский козЕл ни одна и та же животина! Одно слово — шут гороховый!
Так надеялся Дубина, что дадут приказ на штурм города — он и бросит этого Козла со всей паршивой его десяткой в самую гущу, авось всех перебьют одним разом, может, новых, получше, дадут! Так нет же, и тут не повезло! Не послали на штурм, все в запасе держали, а потом — на тебе! — монаха охранять! Не избавится, он, видно, теперь от этого Козла долго еще…
Хрипло ругаясь и шмыгая носом, который почему-то всегда простужался зимой, Дубина привел свою куцую сотню под стены Ганзейского двора, объяснил десятникам задачу, сам внимательно осмотрел купеческий дом, что стоял на соседней улице, выставил за углом незаметные патрули, приказав, на всякий случай, за всем наблюдать, а сам велел развести костер поодаль, чтобы немного обогреется.
…Тем временем Медведев в сопровождении Алеши да Ивашки уже подъезжал к Ганзейскому двору, сразу вспомнив, что он уже бывал тут прошлой зимой. Когда же они проехали еще немного и увидели большой крытый колодец на углу, Медведев, к удивлению своих спутников вдруг решил из него напиться и заулыбался в свои мягкие, только начинающие отрастать усы, потому что перед его глазами возникла, как живая, картинка из памяти: плачущая у опрокинутых ведер купеческая дочь, и злобная толпа, которая не давала ей набрать воды…
Василий тут же вспомнил об Аннице и подумал, как ему, все же, повезло тогда, что забрал его Патрикеев из войска, а потом великий князь отправил на Угру, потому что теперь у Василия есть такая замечательная жена, — страшно подумать, что могло бы статься, задержись он тогда в Новгороде…
Нет, она конечно, симпатичная и ладная девушка была, но с такой красавицей, образованной и умной, как Анница ей никогда не тягаться, не говоря уже о других достоинствах, таких, например, как боевые умения, — уже женившись, Медведев узнал, что, оказывается, его супругу за ловкость в обращении со стрелковым оружием окрестные жители еще с детства прозывали «Анница-лучница».
Василий с удовлетворением вспомнил о том, как хорошо, что он до отъезда успел научить Анницу изготовлять разные особые стрелы, как он умел, вроде той, которая подожгла и взорвала бочку пороха в лагере Антипа…
Конечно, лучше, чтобы они никогда ей не понадобилось, но в этом мире надо быть готовым ко всему, а значит и к неожиданным угрозам и опасностям…
— Приехали, Василий Иванович, — вывел его из задумчивости голос Алеши. — Вот он дом купца Манина. Зовут его Онуфрий Карпович.
— Молодец, следопыт! А по чему догадался? — спросил Медведев, оглядывая дом за высоким забором с прочными воротами, и не видя никаких примет или указаний, свидетельствующих, что это и есть нужный дом. Однако, он сразу вспомнил, что однажды уже был у этих ворот.
— Ни по чему. Просто, пока ты воду из колодца пил, я у соседей узнал.
Слегка уязвленный Медведев решил отомстить.
— А я, как ты видел, ни у кого ничего не узнавал, но скажу тебе больше. У купца Манина есть дочка… Зовут ее Любашей, лет ей будет семнадцать… Да еще двое слуг во дворе — один постарше — хромой, а другой помоложе, но лысый.
Алеша и Ивашко, разинув рты, уставились на хозяина.