— А внучка твоя сегодня не в школе? — спросил полицейский, возвращая Феликсу права. — Учеба еще не началась?
— Август сейчас, каникулы, — объяснил «старик» с легкой укоризной. — А некоторым приходится послушивать занудные дедовы рассказы, да, Тамеле?
Я смущенно улыбнулся. Чтобы деть куда-то руки, я подергивал себя за косу. И постепенно даже стал получать от этого удовольствие.
— Вот скромница! — засмеялся «старик». — А вы бы в ее дневник заглядывали — круглая отличница! Чудо, а не девчонка.
— Моя жена тоже беременна, — вдруг сообщил полицейский, покраснев, — через два месяца ждем первенца.
Никто его об этом не спрашивал. Он сам не утерпел, сам захотел рассказать Феликсу, вложить эту новость в его подставленные руки, как подарок. Я уже заподозрил, что так с Феликсом происходит всегда: люди мгновенно, с первой секунды начинают доверять ему, как себе; его взгляд, эта его улыбка внушают желание вверить ему самое дорогое, самое важное. Так полицейский поведал ему о сыне, так и я мгновенно рассказал о Зоаре. Точно так же машинист, хоть и пытался бороться, в итоге поддался на его уговоры и дал мне поуправлять поездом. Все это странно и непонятно. Ведь Феликс, как бы это сказать, чтобы никого не обидеть, — он своего рода жулик, ведь так? Так, может, отец ошибался и невозможно определить характер человека по чертам его лица? И почему человек, родившийся с такой вызывающей доверие внешностью, выбрал именно путь мошенничества?
А сам-то я, с ангельским лицом и чертячьей начинкой?
Феликс расплылся в улыбке:
— Ох, господин полицейский, жизнь в корне меняется, когда пождешь первенца! — И улыбка воспоминаний скользнула по его лицу.
— Это точно, — улыбнулся полицейский, — все друзья, у которых есть дети, так говорят.
— Скажу тебе по своему опыту, юноша, — продолжил Феликс, сияя, — в ту секунду, когда у тебя родился ребенок, — ты уже другой человек. Совершенно новый. Вдруг что-то поменяется здесь! — С этими словами он ударил себя кулаком в грудь и разразился хриплым кашлем.
Полицейский с нежностью похлопал его по спине, улыбаясь смущенной улыбкой. Он явно размышлял над словами Феликса. Глаза у него были красивые, миндалевидные, с длинными ресницами — я только сейчас заметил. Он стоял, наклонившись к окну машины, и радовался встрече с таким бывалым и мудрым человеком, надеясь, что тот каким-то загадочным образом передаст ему частичку своего опыта и своей мудрости.
Такие моменты измеряются не часами, а ударами сердца. Даже мне ужасно захотелось вдруг оказаться внутри круга, объявшего их двоих. Я совершенно забыл, что Феликс играет, он ведь сам мне рассказывал, как мало заботился о дочери, когда та была маленькой, и как сейчас в этом раскаивается.
Полицейский испил это мгновение до дна, затем с горечью вздохнул и внимательно посмотрел на меня:
— Ну, хорошо вам провести время.
— А у меня в субботу бат-мицва, — прочирикал я.
Меня об этом тоже никто не спрашивал, само вылетело, да еще и голоском примерной Тами с косичкой. Полицейский улыбнулся мне, похлопал Феликса по спине, потом заглянул еще раз в права, чтобы назвать его по имени:
— Будьте здоровы, господин Глик, — сказал он и отошел от нас, сел на свой мотоцикл и отчалил.
Господин Глик?
Да, именно так сказал полицейский.
Так было написано в правах у Феликса.
Глик. Феликс Глик.
— Счастливой бат-мицвы, — поддел меня «дедушка» и завел «жука».
Боже мой, я еду в машине с самим Феликсом Гликом.
С Золотым Колоском.
— Не знал, что у тебя есть такой талант, — сказал Феликс.
— Какой талант?
— Настоящий талант актера, — ответил он. — Кто-то из твоей семьи, наверное, бывал актер?
— Вроде нет. — Я не смотрел на него, чтобы не выдать своего волнения.
Феликс Глик был самым крупным преступником в Израиле много лет назад. Миллионер. Бросал деньги на ветер. Грабил банки по всему миру. Обводил вокруг пальца правительства. Сбивал с толку полицию. У него была личная яхта и тысяча любовниц.
И поймал его мой отец.
— У тебя настоящий талант врать. Ты был холодный как лед. У тебя есть большое будущее, мой мальчик! Ты часто врешь?
— Иногда. Изредка.
Вот, например, сейчас, господин Глик.
— Хорошо. Он сам выпрашивался, чтобы ему соврали, — сказал Феликс. — Но что с тобой, испугался от собственной смелости?
— Почему?
— Ты слегка белый. Хочешь, чтобы мы останавливались? Ты плохо чувствуешься? Тошнит?
— Да нет, все в порядке. Поехали…
Каждый раз он оставлял на месте преступления колосок из чистого золота. Полиция всего мира могла узнать его по этим колоскам, но он рисковал снова и снова. Кстати, заветной мечтой Габи было подержать в руках золотой колосок Феликса Глика, а еще сиреневый шарф своей любимой актрисы Лолы Чиперолы. Если эти две вещи окажутся у нее в руках, так она говорила, она закроет глаза и загадает желание — и вот тогда посмотрим, бывают ли на свете чудеса.
— Куда мы едем? — удалось мне выдавить сквозь ком волнения, стоявший в горле.
— Кушать. В наилучший ресторан в Израиле. Ресторан всех ресторанов. Сегодня он твой.
Я боялся даже повернуть голову в его сторону. Отец, как ему и положено, ни словом не упоминал о Феликсе Глике, но вот Габи (тоже как положено) рассказывала о нем. И не так уж мало: о его приключениях, невиданной смелости, сказочном богатстве и возлюбленных по всему миру. И о том, что если хочешь проникнуть в его планы, то нужно думать в две головы сразу: все полиции мира гонялись за ним, целые отряды детективов занимались только им, а он не попадался ни в одну ловушку, ускользал как тень. И только моему отцу удалось возложить на него тяжелую руку закона. «Они по работе знакомы», — подумал я и чуть не задохнулся от хохота: да уж, еще как по работе!
По-прежнему не глядя на него — боялся, что он прочтет все по моему лицу, — я вытянул ноги. Вдохнул поглубже. Теперь идея отца казалась мне еще прекрасней, хотя и еще более сумасшедшей: на глаза чуть слезы не навернулись оттого, что все это происходит со мной. Сейчас, через двадцать с лишним лет, отец и Феликс сотрудничают исключительно потому, что хотят доставить мне удовольствие на бар-мицву. Теперь я точно знал, как это произошло, как отец к нему обратился, как они встретились и поговорили, двое сильных и особенных мужчин, и как Феликс сказал ему: «Давай забудем прошлое, господин Файерберг. Между нами шел честный бой, и ты его выиграл. Я умею ценить профессионализм. Ты меня поймал, и поэтому ты лучший детектив в этой стране, а может быть, и не только в этой. Мы с тобой оба прекрасно знаем, что такое одиночество. И поэтому логично, что ты обращаешься ко мне. А я принимаю это как комплимент и покажу твоему сыну мир преступности. Ты не сможешь найти ему проводника лучше, чем я, йес, сэр!»