Сразу за стеной его поглотила зеленая колышущаяся волна, накрыла с головой. Лес вдыхал его запах, изучал, касался своими ветками, пробовал его на вкус. Он был как единый организм, чуждый, словно с другой планеты. Но как же сказочно красиво было здесь! Даже скрюченные радиацией корявые деревца вызывали восхищение Сергея. Лианы опутывали стволы, свисали сверху, обвивали ветки. Мох укутывал камни, а земля густо поросла травой. Луч фонаря прыгал по деревьям, выхватывал новые детали, разгонял темноту, но нигде не было ни следа Пал Палыча. «Сквозь землю провалился, что ли? – зло подумал Сергей. – Да так ему и надо, а то, ишь, в прятки играть удумал?»
Осторожно раздвигая рукой лианы, Сергей медленно продвигался вперед, сам не зная, куда он направляется. Вероятность того, что он найдет здесь, в этих зарослях, Пал Палыча, была ничтожно мала. Но он не торопился возвращаться, ему хотелось побыть здесь еще немного, насладиться обманчивым чувством покоя, безмятежности – таких забытых ощущений за столько прожитых лет в бункере. «Кстати, а сколько он уже живет в бункере?» Вильдер за временем не следил, оно остановилось для него тогда, в день ядерной катастрофы. Он смутно припомнил, как один из выживших вроде бы говорил, что прошло уже семнадцать лет, как они укрылись в убежище.
Лес жил своей жизнью, шуршал, колыхался, кто-то ухал вдалеке, но на прежние крики сов это похоже не было – скорее, звук напоминал протяжный стон, который резко обрывался на самой его высокой ноте. Но доносилось это издалека, беспокоиться было рано. Главное – не заблудиться среди сплетений деревьев.
Здесь было хорошо, уютно и спокойно. Вильдер понимал, что это обманчивое впечатление, ведь опасность исходила именно отсюда или со стороны Бирюлевского дендропарка, но сейчас лес вызвал в памяти то прежнее чувство, когда они с друзьями отправлялись на пикники в лесную чащу. Вдруг Сергею захотелось снова почувствовать дыхание леса, как раньше, и он понял, что не сможет противиться внезапно нахлынувшему желанию. Он беспокойно взглянул на дозиметр, но прибор успокоил его. «Эх, была не была». Вильдер стащил противогаз одним рывком и подставил лицо волнам прохладного воздуха с его тысячами запахов. Как же ему этого не хватало! Сергей закрыл глаза и наслаждался забытыми ароматами. Нежность воздуха таила в себе желанную прохладу и свежесть, дурманила и обволакивала.
Он не услышал жужжание за спиной, и только когда почувствовал боль в районе шеи, будто его укололи иголкой, открыл глаза. Он вскинул руку, смахнул какое-то насекомое или животное размером с ладонь, отпрыгнул в сторону, но покусившегося на незащищенную шею создания уже и след простыл. Сергей ощупал шею – кожа немного вздулась, и дотрагиваться было больно. Разом лес перестал казаться дружелюбным. Навалился страх. Как же можно было настолько расслабиться на враждебной территории, что позволить себе снять противогаз и закрыть глаза? Превозмогая нахлынувшую слабость, Вильдер натянул противогаз. И с ужасом понял, что не знает, в какую сторону идти. Кругом была сплошная стена искривленных деревьев, в каждом просвете мерещились чудища, способные поразить воображение даже самых искушенных и повидавших многое на своем веку. Вильдер бегал по лесу, натыкался на стволы, путался в лианах, а остатки сил стремительно таяли. Наконец, он как следует приложился об очередное дерево, выросшее на пути, и свалился навзничь, думая о том, что вот он, конец его никчемной и пустой жизни. Прежде чем сознание покинуло его, он услышал, будто лес шептал ему:
– Очист-и-и от скверны-ы…
* * *
Его нашли сидящим на ступенях возле гермодвери, привалившимся спиной к стене и не подающим признаков жизни. Трое суток он бредил, его мучили кошмары. Евгений Андреевич не отходил от кровати Сергея, каждые полчаса меняя смоченный платок на лбу. Как и от чего лечить Вильдера, прапорщик не знал. Он видел мучения врача, и в голову закрадывалось лишь одно – прекратить страдания Сергея, избавить его от боли, успокоить душу и тело. К этому варианту склонялись и остальные жители, они уже начали роптать – мол, вдруг Вильдер занес какую-нибудь дрянь и их всех ждет мучительная смерть. От самосуда их удерживал только авторитет Евгения Андреевича.
Но на четвертый день, забывшись непродолжительным сном, прапорщик вдруг проснулся от бодрого голоса.
– Чего дрыхнешь, вояка? Весь день проспишь.
Продрав глаза, Евгений Андреевич с удивлением уставился на стоящего в дверях Сергея.
– Ты? Как? – от удивления прапорщик открывал и закрывал рот, не зная, что еще сказать.
Удивление сменилось радостью. Вскочив с дивана, Евгений Андреевич сгреб в охапку врача.
– Тише ты, ребра переломаешь.
Вильдер попытался выбраться из цепких объятий, но безрезультатно. Пришлось дожидаться, пока прапорщику надоест обниматься.
– Оклемался, значит?
Евгений Андреевич виновато прятал глаза, не заглядывая в лицо Сергею. Ведь уже сегодня вечером он собирался покончить с товарищем, отчаявшись смотреть на его мучения и видя, что тому становится только хуже. А еще боясь «народного» гнева.
– Так, давай-ка мы с тобой перекусим, а потом ты мне расскажешь, что с тобой приключилось и куда подевался Пал Палыч.
Вильдер рассказал почти все: как он отправился искать Пал Палыча и как ему стало плохо в лесу. Не рассказал он только о том странном укусе в шею, справедливо опасаясь, что жители бункера могут выкинуть его на улицу, узнав об этом.
– Не вернулся, значит, Пал Палыч? Жаль, хороший мужик был.
– Жаль. А с тобой-то что было, три дня валялся?
– Не знаю, Андреич. Переутомление, спал мало в последнее время, вот и накатило, – соврал Сергей.
– Ну ладно, ты иди отдыхай, а я мужиков обрадую.
* * *
В течение месяца ничего особенного не происходило. Вильдер чувствовал себя неплохо, только иногда вдруг накатывали головные боли, да странные сны стали сниться: то он покрывался чешуей, пытался отряхнуться, содрать ее с себя и не мог, то вдруг тонул в болоте черной грязи, которое затягивало его все глубже, сдавливая грудную клетку. И каждый следующий сон начинался с того места, на котором оканчивался предыдущий. А еще случались сны, правда, редко, в которых к нему являлась женщина в зеленых одеяниях, сотканных из трав, и о чем-то просила Сергея. Лицо ее смутно напоминало Наташу, и Вильдер просыпался в холодном поту, хотя слов женщины вспомнить не мог.
Иногда Сергей бредил. Приступы были краткосрочными, и врачу удавалось их маскировать от остальных – суровые жители бункера могли запросто выкинуть больного на поверхность – «психопаты» в закрытом пространстве никогда не были в почете.
Сергей стал иногда без предупреждения и разрешения уходить на поверхность в одиночку. Евгений Андреевич ругался и грозился, но воздействовать на товарища никак не мог. В такие дни Вильдер ходил в лес. Подолгу стоял, размышляя о чем-то. Иногда говорил что-то вслух, а лес впитывал каждое слово Вильдера, он был отличным собеседником, внимающим, слушающим и не перебивающим.