Матвей очнулся от своих скорбных мыслей на пороге каретного сарая, которому на этот раз выпала роль узилища. Далее последовала безобразная сцена, после которой князь, что называется, начисто отрубился. Он пребывал в высоких, скорбных размышлениях, когда почувствовал, как по его телу шарят быстрые и ловкие руки солдата. Его обыскивали! Его, офицера русской армии, обыскивали, как мелкого ворюгу. Мало того, что когда лезут под мышку, раненое плечо отзывается нестерпимой болью, но ведь и унизительно.

— Ты что это шаришь? Ты что меня лапаешь, как продажную девку? — завопил Матвей и боднул охранника головой в живот, а левой рукой умудрился ударить под дых. Охранник сложился пополам, но в следующее мгновение Матвей был отброшен в дальний угол сарая. Офицер, который, казалось, безучастно наблюдал за обыском, пришел на помощь солдату.

— Батюшки мои, что ж вы делаете-то? — взвыл Евграф и метнулся за Матвеем, словно надеялся поймать барина на лету.

Не поймал, зато получил от офицера свою порцию затрещин. И только когда дверь в каретный сарай закрылась, он смог добраться до бездыханного лежащего Матвея. Падая, тот ударился затылком о выступающее бревно. Крови вроде не было, но сознания тоже не было.

9

Матвей очнулся, стащил мокрую тряпку с головы, сел. Сколько же он провалялся? Хотелось бы знать, закат розовеет в маленьком оконце или, наоборот, восход. Если восход, то пора собираться на кару смертну.

«Уроды, — с негодованием подумал он про поляков. — Мы для них под Данцигом жизни не жалеем, а они мелкой подлостью отвечают на добро!»

Левой рукой он ощупал затылок. Шишка с кулак, парик вкупе со шляпой спасли его от открытой раны. Боль не столько мучила, сколько раздражала, отвлекая от нового ощущения — он слышал. Ему даже казалось, что он слышит лучше, чем раньше. Он отлично различал дальние голоса двух спорщиков, которые не могли поделить рыжую кобылу. Да это они из-за моих коней спорят, подумал он с негодованием. Все, пропала карета! Ну и черт с ней… Он продолжал проверять слух, как пробуют на вкус затейливую еду. Ага, а это мыши шуршат в углу, а это сапоги скрипят у часового. Видно, пленников стерегут по всем правилам.

Он осторожно повернул голову. Евграф сидел рядом и спал, свесив голову на грудь. Матвей ткнул его в бок. Тот сразу проснулся, заморгал белесыми ресницами.

— Что делать-то будем? — тихо спросил Матвей.

— Очухались, слава те господи. А я все думал, как я вас бездыханного на себе поволоку?

— Куда поволочешь?

— Дак спасаться надо от бандитов-то, бежать. Дождемся ночи, а там, как бог даст.

— Он тебе даст, держи карман шире, — проворчал Матвей. — Хорошо хоть в подвал не посадили. Барский дом не замок, здесь подвал используют по назначению для хранения битой говядины и свиных туш, а не для живых людей.

— А вы, барин, не богохульствуйте. Вы поешьте лучше.

— Здесь-то ты как еду раздобыл?

— Дак попросил. Стукнул в окошко. Поляки тоже люди. Вот хлеб, грудинка копченая. Жиру много, а так ничего. Есть можно.

— И то правда. На расстрел лучше сытым идти.

— Не пугайте вы меня, Матвей Николаевич, — строго сказал Евграф.

Матвей усмехнулся и принялся за еду. То, что денщик его трус отменный, он давно знал. В атаку прямо никогда идти не мог, все за чужие спины прятался. И чуть что, находил себе работу — вытаскивать раненых с поля боя. И, понятное дело, поступал он так не из сострадания к несчастным, а исключительно чтобы найти себе занятие и заглушить страх. А вот сейчас они с денщиком попали в серьезную передрягу. И что? Матвей весь на нервах, а Евграф хватается за какие-то мелкие подробности жизни, грудинку, вишь, достал. Но при этом сохраняет полное спокойствие. Или денщик по обыкновению боится заглянуть правде в глаза?

В то время как князь Козловский совершал свою скромную трапезу, в барском доме, в комнате, соседствующей с польскими знаменами и глобусом, а точнее, через два помещения от штаба, происходил очень важный для нашего повествования разговор. Комната ранее была спальней и, судя по нетронутому интерьеру, выполняла сейчас ту же функцию: занавесочки, салфеточки, гора подушек на покрытом шелковым одеялом ложе.

В комнате находились трое: мужчина средних лет в форме ротмистра польской кавалерии, очаровательная молодая дама, не будем темнить — Николь де ля Мот, и аскетичного вида священник в коричневой сутане. Его имя тоже разумнее сообщить сразу — аббат Арчелли. Да-да, тот самый, к которому ездил Шамбер.

Разговор шел по-французски.

— Уверяю вас, господин аббат, — горячо и уже с раздражением в голосе говорил ротмистр, — это идеальный случай. Другого может не представиться.

— Может быть, но для выполнения вашего плана я должен надеть партикулярное платье, а это противоречит уставу церкви, здравому смыслу и, в конце концов, моим моральным принципам.

Мадам де ля Мот с негодованием надула губки, мол, о каких моральных принципах ты говоришь, мышь серая!

— Но русский не идиот. Он не поверит, что армия конфедерации захватила в плен католического священника и посадила его под замок.

— Но аббат не имеет права расставаться с сутаной!

— Даже во имя великих принципов?

Священник искоса глянул на де ля Мот, покраснел, но не сказал ни слова. У них уже состоялся ранее разговор на эту тему, в котором Николь дала понять, что ввязывается в сложную авантюру исключительно ради денег. Аббат тогда дал ей жестокий отпор, подчеркнув, что им движет лишь забота о благе человечества.

— Многоуважаемая пани все уже давно поняла, — продолжал ротмистр, — а вам приходится объяснять элементарные вещи.

Еще бы пани не понять, если она сама предложила этот план. Головка у Николь работала великолепно. Как только она глянула в подорожную и увидела русскую фамилию — «князь Козловский», все решилось в одну минуту. Осталось только уговорить этого спесивого индюка. Ну и компаньона ей навязали в Варшаве! Вздорный, обидчивый, скаредный, высокомерный, при этом мрачный и необщительный. Более того, Николь подозревала, что он не шибко умен. Но это был не ее выбор. Кто знает, может, именно такой человек нужен, чтобы надавить в России на соответствующие государственные пружины. И она ему поможет. Но для этого не надо подчеркивать при каждом случае, что он главный, а Николь приставлена к этому идейному борцу только для прикрытия. Ха-ха!

— Конфедерация дала слово, что обеспечит безопасность вашего путешествия. В Польше это легко сделать, но Россия непредсказуема. А здесь вас довезут в целости и сохранности до самого Петербурга. Более того, в вас будут видеть спасителей.

— Но я должен буду во время поездки с русским играть несвойственную мне роль частного лица, — проворчал аббат, начиная сдаваться. — И нести противоестественную игру.

— А в Петербурге вы будете вести естественную для монаха игру?