Когда до отъезда Ксаверия в армию осталась неделя, не более, обитателей замка взбудоражило неожиданное событие. В их округу прикатила немецкого образца карета в сопровождении странной крытой телеги, называемой катафалком. Карета принадлежала молодой даме, ее сопровождали пятеро мужчин, по виду — слуги. Остановились все в «Белом вепре». Выяснилось, карета прибыла из Парижа. Дама явилась в Польшу, чтобы перевезти на родину останки Виктора де Сюрвиля, рыцаря.
На руках у дамы была по всем правилам оформленная бумага, которую она готова была предъявить всем и каждому. Но предъявлять ее было некому. Все и без того были уверены, что приехавшие имеют право на вскрытие могилы, была бы охота. Заглянул в бумагу только ксендз, и то не из канцелярского рвения, а из-за исключительной настойчивости дамы. В бумаге она прозывалась ближайшей родственницей покойного и его вдовой. Правда фамилия у нее была не Сюрвиль, а какая-то другая. Но ведь это все мелочи. Народ тут же прозвал ее «безутешной вдовой» и искренне сочувствовал ее горю.
Получив все эти сведения, княгиня Гондлевская ужасно всполошилась, считая, что обязательно должна принять француженку в замке. Ведь павший смертью юноша принадлежал к высокому роду. Всем этим желаниям князь дал жестокий отпор, сказав, что «это еще как посмотреть» и что, быть может, именно рыцарь и есть виновник смерти их сына Онуфрия.
— Знать их не хочу! Эти люди никогда не переступят порог моей обители! — громыхал он у себя в кабинете, но на следующее утро вдруг помягчел: — Не мешало, однако, чтобы кто-то из нашего дома присутствовал при выемке останков. Пусть это будет знаком примирения двух враждующих сторон.
Какие там «враждующие»? Слово «Франция» сейчас было святым для любого честного поляка, а князь Гондлевский не хотел подавать кому-нибудь повод подозревать себя в симпатии к этому выскочке саксонцу, которого Россия уже назвала Августом III.
Кроме как Ксаверию «примирять враждующие стороны» было некому. О дне и часе скорбной процедуры он был оповещен заранее.
«Вскрывать могилу… бррр… Это же надо такое удумать? Лежит в земле мертвец, ну и мир праху его! Или польская земля хуже французской? И погода с утра не заладилась. Холодно, сыро… Промерзнет там до костей. И еще придется утешать вдову, которая будет непременно рыдать и заламывать руки. И вообще, кто вскрывает могилы зимой? Лета не могли дождаться, не терпится им. Ну вот, еще и снег пошел».
С такими мыслями ехал Ксаверий в тряской карете на кладбище. Грязь летела из-под копыт лошадей.
У костела молодого князя встретил ксендз. Снег уже валил как на Рождество, и не какая-нибудь мелкая крупа, а полновесные пушистые хлопья. И сразу кладбище и аллейки меж могил приняли прибранный вид. Раскисшие в лужах листья опушились нарядным узором, могилы словно белыми полотнами прикрыли, в протянутой мраморной ручке ангела намело уже холмик — полновесный снежок слепить можно.
— Ох, как не хочется мне все это видеть, — пожаловался Ксаверий ксендзу.
— Вам это и не обязательно, — ответил священнослужитель, в голосе его прозвучало не только смирение, но и полное понимание. — Насколько я понял их сиятельство князя, вы только должны выразить соболезнование родственнице покойного. А сама процедура может происходить без вас.
— Так приезжая дама не жена Сюрвиля?
— Я и сам этого не понял. В документе она прозывается одновременно и вдовой и родственницей.
На этом разговор и кончился. Они уже подходили к месту назначения.
Народу у могилы собралось довольно много. Здесь были заезжие французы, конечно, хромоногой сторож Яцек, видно, он уже принял с утра, рожа так и полыхала. Тут же стояли его дружки, могильщики с лопатами и просто зеваки, не желавшие пропустить интересное зрелище. Несколько поодаль, выделяясь на снегу, словно клякса на скатерти, сидела черная собака.
Ксаверий нашел глазами вдову, но прежде чем сделать шаг, застыл в изумлении. Ну, я вам скажу, Панове! Мадам Шик — вот как бы он назвал ее. Конечно, она могла позволить себе не носить траур, ведь больше года прошло со дня смерти Виктора де Сюрвиля, но, право слово, на кладбище можно было одеться поскромнее. Словно атласная бабочка опустилась на заснеженные могилы и распустила свои красные, цвета спелого граната, крылья. Да и не похожа она на мадам: молоденькая, совсем девчонка. Как называется это одеяние? Ему ведь говорили… Контуш, вот как это называется, водопад складок, ниспадающих на широкую юбку. А может, если накидка мехом подбита, она называется просто плащ? Или, скажем, мантилья? Из-под капюшона на лоб выбился непокорный локон, наверное, на солнце он рыжий. Лицо премиленькое, но главное его украшение — глаза: длинные, аж на висок залезли, блестящие и неопределенного цвета. Последней мыслью было: «Видно, мой удел влюбляться во вдов». Ксаверий подошел к даме и склонился в изящном поклоне.
Разговор произошел быстрый, рваный. Ксаверий представился, выказал соболезнование, предложил помощь. Дама очень вежливо поблагодарила, от помощи отказалась. У нее был высокий, вибрирующий голос. Решив, что ее речь звучит неуместно звонко, она перешла на шепот.
Ксендз закончил читать молитву. Лопаты могильщиков вонзились в землю. Вначале вынули деревянный крест и положили его меж могил. Снежинки падали на личико неутешной вдовы, и она быстрым движением натянула на лоб капюшон. Черная собака вдруг подошла к самой могиле, села по-хозяйски и, вскинув морду завыла.
Это было так неожиданно, что могильщики прекратили свою работу, Яцек судорожно перекрестился, французы что-то залопотали негромко, а Ксаверий даже всхлипнул от неожиданности. «По спине пробежал холодок» — слова эти не просто литературный прием. Мышцы спины действительно вдруг напряглись, как-то зябко стало. Противное состояние! Он осторожно посмотрел на вдову. Та оставалась совершенно невозмутимой. В этот момент Ксаверий понял, что глаза у нее зеленые и, как ни странно, слегка косят. Впрочем, это ее не портило.
— Чья собака? — негромко спросил ксендз. — Уведите ее отсюда. Зачем нам этот концерт?
Никто не отозвался. Могильщики заглубились уже по пояс и дружно выбрасывали землю на поверхность. Слава богу, настоящие холода еще не наступили, копать было легко. Собака продолжала выть, и только когда лопаты стукнулись о крышку гроба, она вдруг смолкла и вскоре вообще исчезла.
— Может быть, вам лучше уйти, сударыня? — шепотом спросил Ксаверий. — Я к вашим услугам.
Дама ничего не ответила и даже не взглянула в его сторону. Ксаверий достоял до конца всей процедуры. Неожиданно возникший скандал как-то прошел мимо него. Во всяком случае, ему никто вопросов не задавал, и он решил не вмешиваться.
— Бедный Виктор, бедный Виктор, — твердила неутешная вдова, левую ручку ее скрывала надетая муфта, правая держала крохотный платочек, который она и не думала подносить к сухим глазам.
А Яцек, главный герой скандала, твердил, что «здесь нечисто», что «он давно заметил — плохая могила».
— Я сам видел голубой свет… вот! Эдак венчиком стоит над могилой и переливается таинственно. А люди говорят, что выходит сей рыцарь из могилы и бродит по ночам. Может, он вообще оборотень. Откуда здесь черная собака? Ведь ничья, а спина гладкая и шерсть блестит.