Швед Карлус попал в плен в самом начале Северной войны. — Судьба его была типичной для того времени. Строил город Петров, тогда еще жалкий поселок, бил сваи, мостил Главную першпективу, сажал вдоль нее молодые березы и как-то между делом женился на русской. Когда пришла пора возвращаться на родину, у него уже было несколько детей, дом и выгодная служба у богатого боярина Апраксина. Профессия садовника в те времена очень ценилась в России.
Теперь у него была большая семья, уютный флигелек в дачной усадьбе Апраксина-сына, огромный сад, в котором работали его дети, и надежный доход. Карлус сушил дикие травы, делал из них настойки и выгодно продавал. Лет десять спустя в Петербурге, а потом и за его пределами, стали безумно популярными лекарства под названием «Жизненный эликсир шведского столетнего старца». К эликсиру относились как к панацее от всех болезней: настойка из сабуры, шафрана и горьких пряных кореньев. Автором эликсира был Карлус. Сейчас он только начал продавать первые образцы. «Столетнему старцу» в ту пору было пятьдесят шесть лет. Но это так, к слову.
Встреча состоялась у круглой клумбы, от которой лучами расходились посыпанные песком дорожки. На клумбе росли великолепные белые пионы, обрамленные по бордюру анютиными глазками. Воздух был густой, настоенный на цветущих липах. Шмели и пчелы гудели в их молодых кронах. Рай, да и только.
Швед был ласков до угодливости. Николь сразу повела разговор по-шведски, Карлус насторожился, но как только она назвала фамилию Шамбера, всю его приветливость как корова языком слизнула.
— Поверьте, мне необходимо видеть господина Шамбера. Вы можете назвать мне его местожительство?
— Нет. Не могу.
— Почему?
— Запрещено.
— Тогда известите месье Шамбера, что мадам де ля Мот необходимо его видеть. Скажем, завтра. Встречу назначьте в вашем саду.
— Нет. У меня нельзя.
— Ладно. Экий вы несговорчивый. Тогда пусть Шамбер сам назначит мне место встречи в другом месте. Завтра утром я наведаюсь к вам.
— Нет. Сейчас в усадьбе барыня с детьми живет. Нехорошо, если вы будете ко мне часто ходить. Господин Шамбер этого не одобрит.
— Так что же делать?
— А это вам виднее.
Николь казалось, что мир сошел с ума. Вдруг взрослые, до этого вполне разумные люди сговорились играть в какую-то нелепую детскую игру. Она и раньше выполняла секретные поручения, поэтому всегда была осторожна, знала, что можно говорить и что нет, умела хранить тайны, и ей всегда все удавалось. А здесь она не может найти общего языка с простолюдином, более того, с соотечественником. Пришлось прибегнуть к угрозам, после этого швед стал покладистее.
Следующий день она опять провела в доме пастора. Известия от Нолькена были следующие: Арчелли не появился, квартиру для нее ищут. Кроме сообщения имелись и рекомендации: сидеть дома и не показывать носа на улицу. Как бы не так!
Во второй половине дня появился сын Карлуса и нашептал на ухо место встречи с Шамбером: пристань у Кунсткамеры в семь вечера, лодка выкрашенная в охряной цвет, лодочник в синем кафтане и войлочной шапке. В разговоры с лодочником не вступать, он сам знает, куда отвезти.
Опять Кунсткамера! Любит Шамбер науку, что и говорить. И заметьте, господа, идти ей туда пешком, у нее ни лошади, ни кареты. Черт бы подрал этого Огюста! Она ждет от него помощи, а он предлагает ей сносить сто железных башмаков.
Снять лодку было дело обычным. Николь перебралась через Неву на юрком ялике. Река была спокойной, никакого волнения, так только, мелкая рябь. На причале было полно лодок и узконосых рябиков. Искомая лодка цвета охры стояла у самых сходен. Гребец, толстый мужик в синем кафтане, не помог Николь спуститься в лодку, как сидел нахохлившимся истуканом, так и продолжал сидеть. На лавке для пассажиров лежала подушка. Мужик лениво оттолкнулся от деревянной сваи. Лодка, держась набережной, поплыла против течения.
Миновав унылую череду пакгаузов, они развернулись и поплыли через Малую Неву. Николь казалось, что мужик гребет как-то неловко, и была рада, когда они достигли противоположного берега. Он встретил их тишиной и шелестом прибрежных ив.
— Что у вас приключилось, рассказывайте.
У Николь были крепкие нервы, но тут она перекрестилась в испуге. Казалось, что голос шел из прибрежного ивняка. Неужели этот синий кафтан в дурацкой шапке, с красной рожей — Шамбер? Его совершенно невозможно было узнать: борода, усы, выпирающий под кушаком живот.
— Вы меня испугали, Огюст. Зачем этот дурацкий маскарад?
— Никто не должен знать, что я в Петербурге. Это залог успеха.
Николь рассмеялась нервно:
— Тучность вам к лицу. Она делает вас добрее… и безобиднее.
— Говорите по делу. Зачем вы хотели меня видеть?
— Арчелли исчез. Видимо, его арестовали.
— Плохо. Расскажите все подробно.
Весла без всплеска опускались в воду, плакучие ивы и кусты лозняка остались позади. Появились лачуги рыбарей, сети сохли на деревянных распорках. Пустынный, голый берег. Николь поставила в рассказе точку и спросила:
— Огюст, мы так и будем разговаривать в лодке? Или мы направляемся к вашему временному убежищу?
— Вы угадали. Только забудьте это место. Для вашей же пользы.
Временным убежищем оказалось небольшое мазанковое строение, обнесенное разномастным забором. Рядом с корявой, всеми ветрами битой сосной, имелось подобие причала. Дом стоял на каменной гряде, и удивительно было, откуда здесь взялась земля для крохотного огорода. Вид у грядок был неухоженный, сплошные сорняки. У забора стоял буер на полозьях, очевидно, его использовали зимой. Рядом пристроился растопыркой якорь о четырех лапах. Через проушину была протянута тонкая цепь, на которой сидел черный пес с настороженными глазами. При виде Николь он не залаял, а только заворчал глухо.
— Это дом моряка?
— Сейчас это мой дом. Хозяин находится в отлучке.
— Как удалось вам сыскать эту… усадьбу?
— Я год жил в России, мне здесь много чего удалось.
Как ни удивительно, внутри убогая мазанка выглядела вполне пригодной для жилья: сработанный на западный манер камин, поставец с посудой, рукомой в углу, на полу войлок. На грубо сколоченном, без скатерти столе стояли два прибора, в миске холодная говядина с зеленью, вино в оплетенной соломой бутыли и небольшой поднос, заставленный изящными флаконами с уксусом, сахарной пудрой и горчицей. Видно, хозяин дома ценил удобства.
— Ах, как славно. Я голодна.
Шамбер исчез за перегородкой и через пять минут явился без бороды и усов, в свеженьком напудренном парике, в лиловом камзоле и с тростью. Идя к столу, он чуть-чуть прихрамывал в угоду новому имиджу, который он примерил на себя после болезни и одобрил. Странно, когда он шел от лодки к дому, то отнюдь не хромал.