В этот момент дверь с шумом распахнулась, и в кабинет ворвалась простоволосая, кое-как одетая Варвара Елеонора. Она обвела глазами всех присутствующих и бросилась к мужу на грудь.
— Милый, родной мой, тебя хотели убить? — Она горько зарыдала.
— Кто тебе сказал этот вздор, душа моя? Мало ли что я крикну в запальчивости. Я сам кого хочешь убью. Этот мальчишка-негодяй послан Бироном, чтобы шпионить за мной, а я его разоблачил.
— Вы ошибаетесь, я не шпион, — подал голос Родион.
Варвара Елеонора посмотрела на него внимательно, потом спросила с испугом:
— А почему он в носках?
— Я башмаки под лестницей оставил, сударыня, чтобы не шуметь.
Варвара Елеонора повернула к мужу просветленное лицо.
— Бухард, я его знаю. Помнишь, я рассказывала, как лошади понесли? Карету швыряло из стороны в сторону и било о фонари. Гибель была неминуема. Это он нас спас. — Она положила руку на плечо Родиона и улыбнулась.
Иной читатель может сказать: вот, придумали загодя случай, чтобы обезопасить Родиона Люберова от Миниховых напастей! Автор заверяет с полной серьезностью, никаких выдумок: все так и было. Как часто в ситуации ужасной по драматизму или глупости незнакомый, казалось, человек говорит: я вас знаю — и бескорыстно протягивает руку помощи. Так на бессмертном древе жизни, что вечно тянет вверх свои благоуханные ветки, встретились на миг две судьбы, улыбнулись друг другу и растеклись каждая по своей ветви, по своему руслу…
— Но ведь что-то он искал в моем кабинете! — воскликнул Миних.
— Письма, — выдохнул Родион, минута была столь благостная, что он мог позволить себе незначительную ложь.
— Ладно, прощаю. Но если еще раз тайно наведаешься в мой дом — убью! Что это у тебя?
Родион протянул книгу, которую все это время держал под мышкой.
— Плутархом интересуешься? Поставь на полку.
Родиону бы попросить эту книгу, как память об отце! В ответ бы он услышал, что эта книга не имеет никакого отношения к Люберову-отцу, потому что этого Плутарха он сам привез из Франции. Но Родион не попросил, а Миних не ответил.
Единственную милость посмел он потребовать у Миниха, и она касалась Флора, фельдмаршал разрешил Люберову оставить до времени слугу у себя. Это, конечно, приятно, раба от плетей спасти, которые неминуемо ждали бы его, попадись он в руки правосудия, но не этого ждал Родион от тайного похода в дом Миниха. Рассыпалась мечта его, не в силах выполнить он волю отца. А как жить дальше? Об этом пока он и думать не мог…
Клеопатра с детства от няньки знала старый обычай. Когда хочешь приворожить жениха, надобно, глядя на молодой месяц, вертеться на правой пятке и приговаривать: «Млад месяц, увивай около меня женихов, как я увиваюсь около тебя». Сейчас она не сторожила лунный серп, не вертелась на ноге, а женихов было предостаточно.
Артиллерист Кирилл Иванович каждую неделю наведывался в дом. Он и намеком не давал понять истинную цель своих визитов, но по-прежнему был говорлив. Исчерпать запас знаний об устройстве фейерверков он не мог, тех знаний было немерено, но, рассказывая про шутихи и луст-кугеля [27] , он начал сбиваться на рассказы о новой, более денежной должности, которую вот-вот должен получить. Клеопатра покорно слушала, одни вздыхатели сменялись другими, а тот, кто действительно нужен, не приходил, А уж Родиону Люберову куда как пристало захаживать в этот дом, Матвей, не скрываясь, говорил, что водит с ним дружбу, при этом делал таинственное лицо.
Клеопатра не задавала брату вопросов. Она боялась, что Матвей своей беспечностью, легковесностью и мужской нечуткостью разрушит созданный ею образ, который, как живой фантом, бродил за ней по пятам. Она пила чай — Родион Люберов сидел за столом напротив, читала тетке очередной роман — он в мгновенье ока влезал в костюм и плоть главного героя, она шла на прогулку — он ждал ее в условленном месте. Клеопатра выбирала для этих придуманных встреч самые поэтические городские закоулки и непременно где-нибудь возле воды. Уж что-что, а водную гладь в Петербурге легко сыскать. И Клеопатра нашептывала изменчивой волне свои желания: ты текуча, беспокойна, ты всегда в движении, донеси до милого мои желания, говорят, он где-то на Фонтанке живет.
Спроси ее строго, что в Родионе Люберове такого особенного, сразу не объяснит, только шепнет: любимый. Кабы знать, за что полюбил, оно бы и легче было. Нельзя сказать, чтоб Родион отличался какой-то особенной красотой, хотя какая девушка не охоча до красоты? Но Клеопатру более волновали не внешние достоинства Люберова, а душа его. Он был спокоен внешне, но она угадывала в нем энергию, глубоко спрятанную страсть. Нет, не так надо перечислять его достоинства, говорила себе Клеопатра, надобно проще… Родион обладал особым, очень привлекательным в глазах девушки качеством — уважительным отношением к миру. Иной живет, словно порхает, только свои нарядные крылышки видит, другой — все осмеивает, умным хочет казаться, а потому ни одной мысли в простоте, третий обижен на всех, все ему недодали, и родители, и соседи, и судьба. А Родион не такой… Уж ему ли не обижаться на судьбу? А он считает — жизнь без беды не проживешь, но и в горе надо помнить, что Богом все сделано прекрасно, соразмерно и нам во благо.
В момент отрезвления Клеопатра словно за руку себя хватала: из каких таких знаний и ощущений насочиняла она себе образ Родиона, если виделись они и разговаривали без малого час? Тогда девушка ругала себя выдумщицей, фантазеркой, обманщицей — себе-то мы с легкостью лжем! Придумала себе возлюбленного, соткала из невидимых ниток волшебный узор и того понять не хочет, что грех уходить от жизни подлинной в мир грез. Но грезить так сладко, и она просила у Бога: Господи, разреши помечтать…
Конечно, Всевышний разрешал, чего там… И как только образ живого Родиона возникал перед глазами, тут же возвращалось ощущение правды — он такой и есть, страдалец, с достоинством несущий крест свой. Смотрит вокруг печальными глазами и все замечает. Он и ее заметил, угадал. Она, конечно, дева простая, но чувствовать умеет. И еще согревала душу Родионова доброта. Здесь Клеопатра поднимала свой детский пальчик: она доброту нюхом чует!
А потом случился такой вечер, когда ей открылась тайна, в которую Родион играл вместе с братом. Произошло все весьма обыденно. Матвей позвал сестру в сад. Боясь сырости, Клеопатра накинула на плечи вышитую шаль, подарок матери. Шаль была из тонкого шелка, вышивка гладью изображала все цветы, что росли у них в Видном. И вот, обрядившись в ромашки и незабудки, Клеопатра почувствовала себя необычайно привлекательной: и так наденет шаль, и эдак, и плечиком сдобным поведет. А Матвей посмотрел на все эти гримасы, да и говорит:
— Знаю я, с кем ты сейчас кокетничаешь.
— Что ты вздор говоришь? — так и вспыхнула Клеопатра.