— Сегодня ты будешь спать в своей комнате, — быстро сказала княгиня и опять уставилась на дверь.
Блюда все не подавали, слуги стояли по стеночке с отвлеченными лицами. Ксаверий зевал. Тетка Агата украдкой ела хлеб, кроша его на скатерть. Ясно было, что все ждут князя, который почему-то задерживался. Очевидно, причина задержки известна княгине, в противном случае она давно бы послала за мужем. Еще пять минут прошло в томительном ожидании. В унылом сидении за столом было что-то унизительное. «Сосчитаю до тридцати, нет, до пятидесяти… и уйду, сославшись на головную боль», — сказала себе Лиза.
Когда Лизонька досчитала до третьего десятка, дверь широко распахнулась, и в залу важно вступил князь. За ним, шагая в ногу, как адъютанты за генералом на важной экзерциции, вошли Козловский и Люберов. Однако вид у офицеров был отнюдь не парадный, оба хмурые, небритые, то есть запущенные до крайности, в таком виде не в княжескую залу являться, а очередь к цирюльнику занимать. Появление этих двух не только для Лизоньки, но и для всех остальных было полной неожиданностью.
— Позволь, душа моя, — обратился князь к жене, — представить тебе двух русских офицеров. — Он назвал фамилии. — Они находятся в наших краях по долгу службы ее величества императрицы Анны. Сегодня они наши гости.
Офицеры стукнули каблуками, поклонились и сели за стол. Повествование наше, хотя бы в одной его линии, неудержимо движется к концу, поэтому незазорно снабдить его сценой, которую принято называть немой. За столом вдруг стало необычайно тихо, каждый из сидящих испытывал чувства странные, чудные и необычайные, которые можно объединить одним словом — удивление.
Князь Матвей не мог в себя прийти от той скоропалительности, с какой его извлекли из подвала. Выйдя на свежий воздух, он сразу попал, как говорится, в объятия друга. «Объятия» выразились в том, что Родион крепко ударил его по плечу, прошептал в ухо: «За столом ни о чем, кроме лошадей» и принялся обирать с камзола Матвея налипшую солому. Войдя в залу, Матвей тут же поймал на себе взгляд Лизоньки и от удивления забыл изобразить нежную улыбку. Куда сердце летит, туда и око бежит. В подвале он ее и не рассмотрел толком. Сидящая перед ним девица настолько не соответствовала воспоминаниям Матвея о той парижской деве, женитьбу на которой он считал тяжелой обузой, что он усомнился: а вдруг эта хорошенькая барышня никакая не Сурмилова, наследница богатств, а просто авантюристка, морочащая ему голову.
Только у Лизоньки были самые светлые чувства. Она верила, князь Гондлевский потому освободил Матвея, что узнал от Люберова: Козловский ее жених. Мысль эта была горячей и сладостной. Не каждой девице выпадает счастье спасти из узилища своего возлюбленного.
Ксаверий решил не принимать в расчет поступки отца, захотел освободить русского — это его дело, приятно только, что сам он может вернуться из заточения в привычную жизнь, теперь не нужно прятаться от Лизоньки, которая в противном случае пристала бы с ножом к горлу, требуя освобождения своего жениха.
И все-таки больше всех был удивлен Родион Люберов. Слыхал он, что в жизни случаются самые фантастические совпадения, но чтоб такое… Причиной его удивления было пойманное в разговоре имя: мадемуазель Сурмилова. Теперь-то ему все стало ясно. Кто, как не эта прекрасная, смелая девушка, имеет право ехать в Россию вместе с поручиком Козловским? А поручик Люберов — свинья, иного эпитета он недостоин. Этот поручик год прожил в доме ее отца, а вместо естественного чувства благодарности заподозрил черт знает в чем…
Лиза не удержалась, объявила за столом, что Матвей жених ее. Теперь пришла очередь удивляться княгине. Ее нежное, чуть желтоватое лицо пошло пятнами. Богатая невеста уплывала из рук на виду у всех, и уже ничем нельзя было остановить это движение. На мужа она не смотрела, а ироничный взгляд сына поймала и вспыхнула от стыда: он все знает, все понял!
В конце застолья офицеры откланялись. Служебные дела вынуждают их оставить гостеприимный замок. Но офицеры берут на себя смелость заверить благородных хозяев и их очаровательную гостью, что отсутствие их не будет продолжительным. При первой же возможности они заглянут сюда опять, чтобы сопровождать дражайшую Елизавету Карповну в ее вояже до Петербурга.
— Это как понимать, мадемуазель с табуном коней поскачет? — не скрывая насмешки, поинтересовался князь.
Отнюдь… Табун лошадей поскачет своим порядком, а у господ офицеров своя задача. Им бы только присмотреть племенных жеребцов, а транспортировка оных лежит на плечах у армии.
Лизонька улучила минутку, чтобы сказать Матвею два слова наедине. Павла совершенно потерялась на фоне общего благолепия, но сделала все, чтобы помешать этой интимной минутке. Кажется, в конце мелодрамы комическим героям дается полный простор для веселых реплик — действуй! А Павла стала в буквальном смысле путаться под ногами, причитая:
— Да что вы тут… с ума посходили? Какой жених может быть без папеньки? Карп Ильич нас за это не похвалят! Вот ведь сватовство бесовское…
— Сударыня, — почтительно склонился перед ней Родион, — разумеется, мы ничего не можем решить без господина Сурмилова. Но разве не поражает вас эта удивительная встреча? — Родион тарахтел без остановки все время, которое влюбленные провели за портьерой.
Слов их не было слышно, только вздохи. И расскажи Матвей, чем закончилось это прощание, пришлось бы показать и три цепочки, которые Лизонька одну за другой повесила на шею жениху: одну с ладанкой, другую с заговорным стеклянным камушком-глазом и третью с медальоном, в котором хранилась прядь ее волос.
Матвею вернули его похищенную лошадь. Потом Лизонька стояла в воротах замка и махала белым платком, но друзья не оглядывались, мысли их были заняты уже совсем другим. Через полчаса они оказались на месте, а именно на круглой поляне с кустом орешника посередине.
— Вот здесь все и произошло, — сказал Родион, — Смотри, кровь на подорожнике. Виноват во всем я сам. Болтлив излишне.
— Как ты думаешь, чем не угодил Шамбер высокой шляхте? Или они прямо подозревают его в краже золота?
— Уже одно то, что он письма разослал по двум адресам, должно было их вывести из себя.
— Ах да, письма… Я и забыл.
— Что будем делать?
— А что делать? Теперь только надо обсудить, сразу ехать к Бирону с повинной, или… я не знаю, что «или». Я выдохся!
— Или ехать в Варшаву, — докончил за него Родион. — И там найти Шамбера, если он, разумеется, жив.
— Если он, не приведи Господь, еще жив, — жестко сказал Матвей, — то он непременно сообщил своим польским друзьям, куда он дел это золото. Признание — цена его жизни. А если он мертв, то тайну уволок с собой в могилу.
— Не забывай, у Шамбера был напарник.
— Не такой он дурак, чтобы заранее сообщать напарнику тайну клада, — проворчал Матвей. — Это все равно что могильщика Яцека расспрашивать о Шамберовых делах.
— Слушай, а не сходить ли нам и впрямь к могильщику? — Родион уцепился за последнее слово. — Ведь о чем-то там Шамбер говорил. Могильщик не будет делать из их разговоров тайны, главное, хорошо заплатить.