Book.

Теперь несчастья Сити, а также восточных и южных частей города достигли своего предела, так как болезнь переместилась, как видите, именно сюда, то есть в Сити, восемь приходов на той стороне реки, а также приходы Олдгейт, Уайтчепл и Степни; и к этому времени число умерших возросло до такой чудовищной цифры, как 8–9 тысяч, а я полагаю, все 10–12 тысяч в неделю, потому что твердо убежден — никогда не давалось точных отчетов [288] по причинам, которые я уже излагал выше.

Да что там, один из самых знаменитых врачей (который позднее опубликовал отчет на латыни о тех временах и о своих наблюдениях) утверждает, что в одну из недель умерло двенадцать тысяч, [289] особо же отмечает одну ночь, когда умерло четыре тысячи сразу, хотя лично я не припомню, чтобы была подобная роковая ночь с таким огромным числом смертей. Однако все это подтверждает то, о чем я уже говорил и к чему еще вернусь позднее, — недостоверность сводок смертности.

А теперь разрешите мне, хоть это может показаться и повторением, остановиться подробнее на плачевном состоянии самого Сити и той части города, где сам я в то время жил. В Сити и прилегающих к нему районах, несмотря на огромное число людей, бежавших из города, оставалось еще очень много народу, возможно, так много именно потому, что люди долгое время верили, что чума не коснется Сити, а также Саутуэрка, Уоппинга и Рэтклиффа; да что там, уверенность людей была так велика, что многие в поисках безопасности переехали из пригородов в западных и северных районах города на юго-восточную сторону и, как я полагаю, занесли вместе с собой чуму, которая, не будь этого, возможно, позже добралась бы сюда.

И здесь я должен сделать несколько замечаний на пользу потомкам о том, как люди заражали друг друга, а именно, что не только больные непосредственно заражали чумой остальных, но и здоровые. Попробую объяснить: под больными я разумею тех, о которых известно, что они больны, кто лежит в постели и получает лечение, у кого проступили бубоны или нарывы и тому подобное; такие были либо прикованы к постели, либо находились в таком состоянии, что скрыть его было невозможно.

Под здоровыми я разумею тех, кто, хотя и подцепили заразу, которая уже проникла к ним в кровь, но внешне последствия этого еще не проявились, более того, они и сами не подозревают о том, что больны; и так продолжается иногда в течение нескольких дней. Однако дыхание этих людей, где бы они ни были и кто бы к ним ни приблизился, источает смерть; да что там, даже их одежда передает заразу, а руки заражают те вещи, к которым они прикасаются, особенно если руки эти теплые и потные, а обычно эти люди сильно потеют.

Невозможно догадаться, что эти люди заразные, да они часто и сами об этом не знают. Они нередко падают замертво или теряют сознание прямо на улице, потому что обычно такие больные остаются на ногах до последнего, пока вдруг не выступит у них пот, не начнет кружиться голова, и тогда они садятся прямо у дверей и умирают. Правда, почувствовав себя плохо, они изо всех сил стараются добраться до дверей собственного дома, и иногда им это удается — у них хватает сил, чтобы добраться до дома и тут же умереть; другие ходят до тех пор, пока у них не проступают «знаки», но они даже не замечают этого и умирают через час-два после того, как пришли домой, хотя до этого чувствовали себя вполне нормально. Это самые опасные больные, и здоровым следует более всего их опасаться, но в то же время их невозможно распознать.

Вот почему в дни подобного испытания невозможно предохранить себя от чумы даже при величайшей бдительности: ведь нельзя отделить заразных людей от здоровых, ибо заразные и сами не осознают своего положения.

Я был знаком с человеком, который свободно заговаривал с людьми во все время чумы 1665 года, но держал при себе противоядие или укрепляющее средство, чтобы принять его, как только он почувствует себя в опасности. У него был такой способ выявлять эту опасность, о каком я не слыхивал ни до того, ни после. Насколько он был действенен, тоже не могу сказать. У него была рана на ноге, и когда бы он ни оказывался в компании с заразными людьми, если зараза начинала воздействовать на него, он, по его утверждению, тотчас узнавал об этом по следующему признаку: рана на ноге начинала саднить и бледнеть; [290] и вот, как только он чувствовал, что рана начинает саднить, он либо уходил из той компании, либо принимал свое зелье, которое всегда имел при себе. Так вот, рана его часто саднила в компаниях людей, считавших себя здоровыми и выглядевших здоровыми; тогда он неизменно вставал и говорил во всеуслышание: