Жаба! Уел, глазастый ты наш! Я неопределенно пожал плечами… Спарринг! Да если эту глистоношу разок надеть на кососрезанный компенсатор ствола, от души, то и достреливать потом не придется.
— Добро. Пойду я с люмпенами пообщаюсь — закреплю результат. Чувачок, кажется, предводитель здешних бабуинов…
Демьяненко вернулся через полтора часа. За ним тяжко плыли ароматы местного плодспиртпрома. Приказал своим разбудить ровно в девять и увалился, в охапку с «АКМом», на спальник под колеса «Круизера». Бурля минут за пять достал все без исключения население джипа, и его, поджопником, выпустили наружу. Дурко совсем не обиделся и, радостно вертя во все стороны рыжей камчой, полез своей мокрой, пожмаканной мордой прямо под бок слабо запротестовавшего Валерки. Да и смысл протестовать? Тут сопротивление бесполезно — проверено!
— Кирилл Аркадьевич! Иди к нам…
Начинались сумерки. Бесконечная очередь, предвкушая очередную ночь, судорожно заскублилась в убогой бытовухе. Шакалье, оставив на холме два мотоцикла, расползлось по норам. Спала обжигающая жара.
Поскреба разложил на капоте своей «ласточки» наш рупор номер раз — «Набат Малороссии». Ну, то для нас — трибуна. Для него — просто обычная подстилочка под красавца леща — граммов так на семьсот. Небольшим, добротным «охотником» он вмиг распластовал его на пять кусков. В воздухе, дурманя ценителей, поплыл дух вяленой рыбы.
— Подходи, дорогой, не стесняйся. Водочки нам на посту не положено, а пивком побаловаться — самое то.
— Понятное дело, Вадим Валентинович, как раз — по теме…
— По какой?
— Ну, как: пиво — шампанское пролетариата!
— А-а-а… Бери, Деркулов, рыбку и голову мне не морочь. Правда, она как вареная, да и нет ее сейчас — нормальной… — Поскреба скроил несчастную рожу и, чуть ли не охая и не вздыхая в голос, закончил: — Лето!
Подумалось… Какой мы, мужики, интересный народец! Под сраку лет уже, а все, как зеленые пацанята, на похвалу напрашиваемся.
— Ну, это ты, Вадик, загнул, слушать не могу: у тебя — и нет! Роскошная рыба. Донская, не пересоленная, мягкая — отрыв башки просто… — Смотрю — сияет наш угольщик… — Да и пиво за день так и не нагрелось, вообще — фантастика… — Нагло потащил из автохолодильника еще одну ледяную бутылочку: пусть рядышком постоит — целее будет, пока я с первой управлюсь.
Наш корректор, тыльной стороной руки поправляя на длинном носу очки, по-моему, временами даже урчал от удовольствия. Я не выдержал…
— Ванечка, солнце, ты, часом, не перепутал: надо, вообще-то, не рыбу с пивом кушать, а, пивко с рыбкой попивая, жизнью наслаждаться…
Вот ведь интересно: только-только чуть не покрошили всех в капусту, а ничего — хлебнули бражки, два перышка обсмоктали, терпким дымком затянулись пару раз — и нормально…
— Как думаешь, Деркулов, к нам сунутся?
Я непроизвольно глянул в глубь автомобиля Поскребы. Меня встретили четыре пары настороженных глаз.
— Нет. Точно — не полезут. Они уже видели шесть автоматов, сколько есть еще — пусть думают. Охрана в бронежилетах — явно не вохра. Начальник — волкодав. Плюс — пообещал за яйца подвесить, если чего. Не рискнут… Они же стервятники, а не солдаты. Было бы по-настоящему опасно — вернулись бы в Краснодон.
— И Валера до сих спор спит… — вдруг добавил Ваня.
— Правильно. Если стремно по-настоящему — не отбивался бы.
— Может, он просто проспаться хочет?
— Да не думаю, Валентиныч. Он же не с прикола насвинячился. Да и знаю я таких пацанов, как Дёма. Можешь расслабиться.
— Давно знакомы?
— С тех пор, как он у Стаса появился…
Накатывала ночь. Демьяненко встал, прошелся по округе, осмотрел посты, залез задницей на отбойник джипа и, положив «калаш» на колени, уставился в темноту. Бурля недовольно улегся внизу. Ну, понятно! Такая классная подушка убежала, а главное, трава ни хрена сопли не впитывает, то ли дело — мотня друга!
Рыба закончилась. Ваня пошел к своим. Мы с Поскребой развалились на травке, потягивали пивко и курили обо всем — сразу…
— Слушай, Кирилл, давно тебя хотел спросить… Почему ты до сих пор не член Военсовета?
— Не хочу…
— В смысле — мараться?
— Да нет… не в этом дело. Тяжело объяснить. Не хочу отвечать… — я описал рукой круг, — за все это.
— Думаешь, спросят?
— Нет. Перед самим собой. И так — достаточно. С головой…
— Ты о чем?
— Вадик, ты помнишь слоган: «Они ответят…»?
— Хух! Еще бы!
— Мой…
— Ну и что?
— Проблема, дорогой, в том, что подобная хрень работает в обе стороны. Если выпускаешь инстинкты толпы на свободу, даешь сигнал «фас», то — пиши пропало. Эти твари… — я кивнул головой в сторону невидимого Урало-Кавказа, — мозги напрягать не будут: кого — можно… Можно? Понеслась!!!
— Я, Кирилл, потомственный маркшейдер, в вашей каббалистике не разбираюсь.
— Да что там разбираться, Валентиныч. «Ответят — все»… Мы — сытые, холеные, с красивыми бабами, собаками, на богатых машинах — валим подальше от войны, которую сами же и затеяли. Они — нищие, убогие, дети хронических нариков и внуки наследственных алкоголиков, отсидевшие полжизни по тюрьмам и, кроме грязи и мерзости, ничего вокруг себя никогда не видевшие — остаются здесь, бросаемые уезжающими на произвол. А тут со всех сторон — «они ответят»… Понимаешь?
— Мда…
— В каждой хорошей машине — десятки тысяч совсем не деревянных рубликов… Золотишко, камешки и прочая ликвидная хрень. Невинная компенсация за моральный ущерб, так сказать… — Поскреба призадумался. Это тебе, мужик, не шахты вновь запускать, под медный туш и шахтерские слезы. На благо потрудиться, хоть до кровавого пота — многие готовы. Ты правды ради — в «гамно» нырни попробуй! — Вот теперь скажи, Вадя — я, лично, отвечаю за все это или нет?
— Не знаю. Думаю, что нет. Хочется так думать.
— Теперь поставь меня рядом со Скудельниковым и остальным комплексом вопросов Республики и еще раз задай, уже сам себе, вопрос про Военный Совет…
Я вытянулся под бездонным небом. Вызвездило. По середине небосвода тянулась густая, словно надутая аэрографом, полоса Млечного Пути. Хоть какой-то отблеск незыблемости для замерших во мраке неопределенности узников очереди.
— Странный ты, Кирилл… Так много можешь и ничего не хочешь.
— Ты — про что?
— Ну, статьи твои… Помню, на последних выборах — с каждым номером газеты весь отдел бегал, обсыкался. Пишешь здорово, но в газетенках. Почему?
— Я ведь даже не журналист, по большому счету, а пиарщик, как это модно стало говорить. То есть — технолог. Писать по-взрослому — другое.