— Последнее, что я слышала о тебе, — это что ты поехал в Форт-Полк и готовился к отправке во Вьетнам. Он молчал. Она взглянула на него:
— Впрочем, это было давно.
— Не так уж и давно.
— Я рада, что ты вернулся. Из нашего округа многие погибли.
Он пожал плечами.
— Видимо, я был лучше подготовлен. — Его губы опять скривились в подобие улыбки.
Ей не хотелось говорить на эту тему. Но ничего другого на ум не приходило. Внезапно Кэш Будро поднял руку и смахнул с ее шеи москита, примостившегося на нежной коже. Грубые пальцы мягко коснулись ее обнаженной шеи и скользнули чуть ниже. В лице отразилось напряженное ожидание ее реакции. Глаза его выражали откровенное желание. Он прекрасно знал, что делает. Он совершал неслыханное посягательство: Кэш Будро дотрагивался до Шейлы Крэндол! И он еще смел притворно виноватым голосом пояснять свои действия:
— Они знают, где самые вкусные места! Шейла сделала вид, что ее не волнует провоцирующий взгляд.
— Ты, я вижу, как был наглецом, так и остался.
— Не хотелось бы разочаровать тебя.
— Мне это безразлично.
Скованная его непреодолимым влиянием, она изо всех сил старалась сохранить внешнюю невозмутимость.
— Мне пора. Как раз успею к ужину. Рада была повидать вас, мистер Будро.
Он изобразил легкий поклон.
— Доброй ночи, мисс Шейла.
Она кивнула с высокомерием, свойственным скорее ее сестре Трисии, чем ей самой, и направилась по тропинке к дому. Можно было не сомневаться, что он смотрит ей вслед.
Шейла пробиралась между деревьями, то и дело спотыкаясь о кочки, торопясь укрыться в стенах дома. Ночной воздух испускал тысячи пряных запахов. На берегах ручья благоухала жимолость. Откуда-то лились ароматы гардении, дикой розы, магнолии, лигуструма с твердыми, будто восковыми, листьями. Шейла различала и узнавала эти запахи. Они словно поднимались из глубин ее подсознания, и каждый был связан с отдельным воспоминанием, отдаваясь в душе сладкой болью.
Никакой запах на земле не похож на запах садов Бель-Тэр, на запах родного дома. Если бы ее ослепили и привезли сюда, она безошибочно узнала бы это дорогое ее сердцу место.
Ночной хор лягушек и цикад гремел во всю силу. Закрыв глаза, она прижалась лбом к шершавому стволу флоридской сосны. Неужели она снова дома, в Бель-Тэр, в душистую летнюю пору! На какой-то миг она словно наяву ощутила холодную пелену зимнего лондонского тумана.
Затем, не выдержав, открыла глаза. Пред ее восхищенным взором возвышался дом, легкий и белоснежный. Он располагался в центре широкого пространства, освобожденного от лесных зарослей.
Желтый свет электрических ламп освещал часть веранды, которая опоясывала дом с четырех сторон.
В одном из углов веранды Коттон когда-то устроил для Шейлы и Трисии веревочные качели. Бостонские папоротники, нежные, точно лебяжий пух, росли в двух вазах по обеим сторонам от входной двери. Веда очень любила эти папоротники, вечно суетилась вокруг них и бранила всякого, кто проходил мимо слишком близко.
Веды больше нет в Бель-Тэр. Коттон балансирует на грани жизни и смерти в больнице святого Джона. Только сам дом остается пока незыблемым и неизменным.
"Бель-Тэр», — прошептала она благоговейно, будто слова молитвы, и отойдя от дерева, нагнулась и, уступая неожиданному желанию, сняла сандалии. Горячие босые ступни погрузились в прохладную, совсем недавно политую мягкую траву.
На аллее, посыпанной толчеными ракушками, ей пришлось поморщиться от боли. Но и в этой боли было забытое и теперь ожившее вновь радостное воспоминание детства.
Знакомый хруст и покалывание ракушек. Знакомый скрип входной двери. Бель-Тэр все тот же. Наконец-то она вернулась домой.
Не правда! Это больше не ее дом. Это их дом. Его и Трисии. С тех пор как он женился на ней.
Оба уже сидели в столовой за длинным обеденным столом. Трисия потягивала из бокала бурбон со льдом.
— Сколько можно тебя ждать! — в сердцах бросила ее благовоспитанная сестрица.
— Прошу прощения. Бродила по лесу и совсем позабыла о времени.
— Не бери в голову, Шейла, — улыбнулся Кен Хоуэл. — Не так уж долго мы ждали.
Достав из буфета хрустальный графин с бурбоном, он наполнил свой бокал.
— Тебе налить чего-нибудь?
— Джин и тоник, пожалуйста. Льда побольше. Жара ужасная.
— Духота, я бы сказала. — Трисия раздраженно помахала перед собой жестко накрахмаленной льняной салфеткой.
— Нормально? — спросил Кен, подавая Шейле бокал.
Та сделала глоток и ответила, стараясь не глядеть в его немигающие глаза:
— Прекрасно. Спасибо.
— Кен, прошу тебя, пока ты не сел, скажи миссис Грейвс, что Шейла наконец изволила прийти и мы ждем ужин.
Трисия махнула рукой в сторону двери, которая вела в кухню. Муж кинул на нее раздраженный взгляд, но пошел исполнять указание.
— Честное слово, Шейла, — возмутилась Трисия, заметив сандалии сестры, сброшенные под столом, — не успела ты вернуться домой, как тут же вспомнила свои дурные привычки, которые всегда доводили маму до безумия, покуда она была жива. Ты ведь не собираешься сидеть за столом босая?
Чтобы не дразнить Трисию, которая и так уже прямо-таки кипела из-за промедления с ужином, Шейла нагнулась и надела сандалии.
— Странно, что ты не любишь ходить босиком, — только и произнесла она.
— Странно, что ты это любишь. — Наверное, сам Микеланджело был бы рад позаимствовать улыбку Трисии для одного из своих ангелов. Однако внутренняя сущность этой женщины вряд ли могла кого-либо вдохновить. — Очевидно, все дело в том, что у меня врожденный аристократизм. А твоя наследственность очень сомнительна.
— Возможно, — равнодушно отозвалась Шейла, сделав глоток и с удовольствием ощущая на языке тающую льдинку и кисловатый лимонный привкус джина.
— Неужели тебя это совсем не волнует? — удивилась Трисия.
— Что именно?
— То, что ты не знаешь своего происхождения? У тебя иногда такие плебейские выходки. Можно не сомневаться, что твои родители были неудачниками.
— Я никогда не думала о своих настоящих родителях, — ответила Шейла. — Впрочем, нет. Когда подросла, иногда думала. Особенно когда меня обижали или бранили.
— Бранили? — с недоверием повторила сестра. — Не припомню, чтобы тебя когда-нибудь бранили. Может, подскажешь ну хоть один-единственный случай?
Шейла пропустила это замечание мимо ушей.