— Ну-ка стойте, сэр, — сказал я, пытаясь оторваться от него.
— Да я и так стою, — с улыбкой сказал мужчина.
С той же непринужденной властностью он чуть надавил мне на поясницу, удерживая рядом. Он подался ко мне и прошептал, буравя взглядом:
— А глазел я на вас, потому что у меня очень серьезное предчувствие на ваш счет. Не летите этим рейсом.
— Вы спятили, — сказал я.
И вновь почудилось, будто моя рука привязана к электрической изгороди и чистая энергия пронизывает тело. Я попытался отстраниться, но ладонь, вроде бы просто лежащая на спине, крепко удерживала меня.
— Прошу вас. Если вы подойдете к стойке и купите билет у этих двух балбесов и полетите рейсом «Изет Флайт Эйр» 202, последствия могут быть катастрофическими.
— А вы откуда знаете?
— Знаю. Если полетите в Милуоки, потеряете все. Машина у вас есть? Поезжайте на ней, и все будет хорошо.
— Все будет хорошо?
Мужчина резко убрал руки. Ощущение освобождения от сильной, но невидимой энергии было таким отчетливым, как если бы резко наступила полная тишина.
— Подумайте хорошенько, Ли.
— Как ваше имя?
Красивую улыбку на его лице сменило жесткое выражение.
— Распутин.
Он отступил на шаг. И через несколько секунд скрылся из виду.
Между мной и стойкой регистрации оставались две пары и мужчина, похожий на отставного военного.
Я взглянул на кассиров, внезапно будто осознал их тупость и непрофессионализм, и спросил себя: «Что, если все служащие этой авиалинии такие же?» Сколько успешных рейсов умудрилась сделать «Изет Флайт Эйр»? И где, кстати, Дон Олсон?
Как только беспокойство за друга вытеснило другие мысли, Олсон возник из толпы, в которой только что растворился «Распутин». Возможно, он даже видел этого странного и впечатляющего типа.
Дон подошел с журналами «Ярмарка тщеславия» и «Новая республика», благоухая бурбоном, и я спросил, заметил ли он удивительного человека в черной кожаной куртке, с седыми волосами до плеч и лицом вождя апачей, если только апачи были БАСПами [31] . Дон моргнул и спросил:
— Что?
Я повторил.
— Похоже, не заметил.
— Идиот, такого просто нельзя не заметить. Это как не заметить горящего здания.
Дон снова моргнул.
— Говорю, не заметил. А что? Он что-то натворил?
— Он велел мне не лететь этим рейсом.
Мы переместились еще на восемнадцать дюймов и стали третьими в очереди.
Олсон спросил, почему незнакомец отговаривал от полета, и выслушал ответ, как мне показалось, невозмутимо.
— И что ты решил?
Глубоко в душе он, по-моему, был доволен.
— Я ждал тебя, чтобы спросить.
— Я сделаю так, как решишь ты. Если решишь правильно.
Я с раздражением посмотрел на него.
— Стыдно сказать, но я хочу ехать на машине.
— Решение правильное. Пошли отсюда.
— Хорошо, — ответил я и понял, что вправду могу вот так просто взять и уйти.
Семейка вновь начала ссориться, и я спросил стоящих передо мной, не в Милуоки ли они летят.
Мужчина из первой пары ответил:
— Нет, в Грин-Бэй.
Женщина из второй пары ответила:
— В Терре-Хот. А что?
Похожий на отставного военного улыбнулся и сказал:
— Мне намного дальше.
Я спросил, не собирается ли он делать пересадку в Милуоки.
— В Сент-Луисе.
Я развернулся к семейке. Родители вместе весили, наверное, фунтов семьсот. Они недовольно наблюдали за детьми, а те ходили вразвалочку кругами и постоянно канючили. Пара заметила, что я смотрю на них, и удивленно примолкла. Никто с ними обычно не заговаривает вот так, решил я.
— В двух словах, — сказал я. — Вы летите в Милуоки или транзитом через Милуоки?
— Мы — что? — спросила жена.
— Нет, — ответил муж.
— Что «нет»? — спросила она. — Не говори ему о наших… Он не… Не смей… Ты вечно… Ты никогда…
Мы пошли прочь от заскандалившей пары через широкое пустое пространство и выбрались на парковку.
— Так и подмывает сказать… — начал было Олсон, и я попросил его: не надо.
* * *
Как только мы вырулили на длинный прямой хайвей, Олсон включил радио и настроился на новостную станцию WTMJ, милуокское отделение NBC, и следующие два часа мы слушали «Полдень с Джо Раддлером». В студию звонили очень немногие, потому что ведущий, мистер Раддлер, бывший спортивный обозреватель в Миллхейвене, штат Иллинойс, предпочитал говорить сам. Раддлер любил орать, реветь и напыщенно разглагольствовать. Ему нравилось ссылаться на этапы своей карьеры спортивного комментатора, например «когда мое имя было на слуху» или «когда я был в зените славы». Дон в свое время понял, что, слушая такие программы в дороге, получаешь бездонный источник знаний о жизни людей в том месте, где в этот раз собираешься заниматься своим необычным ремеслом. Мэллон, сказал Дон, поступал точно так же.
Джо Раддлер кипел негодованием по поводу телефонного счета. Со своего городского телефона он сделал всего пять звонков, общая сумма которых двадцать два цента. Однако счет прислали аж на тридцать два доллара семь центов. Как эти клоуны умудряются такое вытворять?? Возмущение Джо Раддлера выплескивалось фонтаном.
Когда до Милуоки оставалось миль сорок, Раддлер приглушенным голосом объявил: «У нас только что появились мрачные новости, друзья, и я позволю себе поделиться с вами. Я делаю фальстарт, упреждая официальное сообщение властей, но для такого старого телерадиоведущего, как я, новости есть новости, и их надо выкладывать точно и правдиво, своевременно, без отсева и прикрас, не пиаря их так и этак, пока черное не побелеет, а белое не почернеет».
— Нет, — сказал я. — Не может быть.
— Чего не может быть?
«В общем, прошу простить, если испорчу вам день, мои дорогие, прошу меня простить за приглашение госпожи Смерть на наше ток-шоу. Лучше бы нам, конечно, не пускать ее, но когда в комнату входит госпожа Смерть, люди, как правило, уделяют ей все внимание, потому что она чертовски влиятельная дама. Итак, приготовьтесь уделить все свое внимание, друзья… Около двадцати минут назад прямо с неба упал самолет, рухнув на поле фермера близ маленькой деревушки Уэльс, неподалеку от хайвей I-94. Выживших нет. По крайней мере, не наблюдается».