Но она ведь не умерла, это очевидно, вы согласны?
Итак, она все ближе к тому, о чем говорить будет по-настоящему трудно.
Но прежде чем они доберутся до самого тяжелого в этой истории, им придется рассмотреть Кита Хейварда. Изнутри.
За спиной Хейварда, как смутно помнила Минога, Бретт Милстрэп все ближе наклонялся к бреши, которую проделал в оболочке между этим миром и другими, — как кошка, которая не может не сунуть морду в манящий запахом пакет. Бретт склонился еще чуть ниже, и эти полдюйма оказались решающими: он исчез, его просто засосало туда. Произошло все настолько быстро, что Минога увидела лишь пару коричневых мокасин, летящих в трещину, которая сразу же захлопнулась. Милстрэп появился где-то далеко «на заднем плане» холодного мира сумасшедших духов: с искаженным паникой лицом, он очертя голову бежал к «переднему плану».
Между тем Хейвард несся вперед с решительным намерением вцепиться своими клешнями в Миногу. И он бы схватил и утащил ее, чтобы убить. Однако дьявольское существо, разбуженное Мэллоном, тоже двигалось к Миноге, не спуская глаз с нее и Гути. Из всего отряда лишь они двое видели его. Хейвард хотел Миногу, но тварь хотела их обоих, и стоило ей стартовать — а получилось это у нее куда быстрее, чем у Хейварда, — как она стала пропадать из виду, то исчезая, то появляясь. Удалось разглядеть, что она похожа на щетинистую свинью с башкой, отчасти напоминающей человеческую, с обиженным выражением морды, все больше вытягивающейся по мере приближения к ребятам. Словно через вспышки стробоскопа видела Минога темные перчатки, лопнувшие по швам, и пыльный, заляпанный кожаный жилет с «ласточкиным хвостом». Сонные мухи по-прежнему кружились над тушей.
Когда усердно пыхтящее создание почти поравнялось с Хейвардом, Кит, не снижая скорости, посмотрел в сторону — предположила Минога — и увидел, что его нагоняло. На его лице отразился сложный мыслительный процесс. А затем со странным вопросительным взглядом на Миногу — за эти несколько секунд ее спокойствие улетучилось — он бросился наперерез дьявольской твари, которая оказалась главным результатом работы Мэллона.
Так что же сделал Хейвард? Атаковал существо, бежавшее рядом? Пожертвовал собой ради того, чтобы Минога, или Гути, или оба — но не Мередит, хоть та, как и они, пришла сюда с добрыми намерениями, — пережили ночь? Хейвард умер, и, если бы Минога и Гути не выжили, они бы не сидели сейчас здесь. Но что же все-таки произошло? А что произошло за несколько мгновений перед этим?
* * *
А произошло вот что. Или возможно, произошло.
В отрезке времени между удивленным взглядом Хейварда на Миногу и его броском наперерез твари Минога успела пропутешествовать с невероятной скоростью, в качестве жаворонка или как-то иначе, в мир Хейварда, если можно так выразиться. Она сказала «пропутешествовать», но ощущения полета или перемещения в пространстве не было: она просто увидела маленький задний двор в похожем на Милуоки городе. Свет странным образом менялся от синего к багровому, и воздух как бы не имел температуры вообще, и ничто там не двигалось, не росло, не дышало — не жило. Она поняла, что попала во внутренний мир, в мир памяти. На этот раз ее никто не отпускал, и решения отправиться путешествовать она не принимала. Миногу просто выдернули из ее времени и зашвырнули сюда. Еще одно безрассудство Мэллона: он дал ей доступ к Киту Хейварду, последнему человеку, от которого она желала бы получить подобное.
Но ничего не поделаешь: вот она, и вот он, тот самый мальчик с болезненным, землистого цвета лицом и несколько непропорциональной головой, показавшийся жаворонку изгоем детской площадки — только на несколько лет старше, — лежит на спине на вытоптанной траве, о чем-то напряженно думает. Вот он задумчиво посмотрел вверх и как будто заметил ее, Минога увидела у него в руке длинный кухонный нож. Это же просто воспоминание, сказала она себе, но страх зажег искорки тревоги в груди и животе.
Разумеется, он не мог ее видеть. Взгляд Кита прошелся по небу, следуя за его странной мыслью — или провожая полет жаворонка? Он сел, а потом вскочил и выбежал из двора в переулок. Она поплыла над забором и увидела, как он скрывается за углом.
Минога тоже очутилась в конце квартала, а Кит пробежал вверх по улице и, пригнувшись, шмыгнул на заросшую парковку, скользнул в пролом кирпичной стены и притаился за высоким травостоем. Кит порылся в кармане и вытащил маленький пластиковый пакетик с коричневыми, размером с ластик, комочками вареного мяса, выглядевшими так, будто их надергали из гамбургеров. Он залез рукой в мешок, достал примерно половину комочков и в зарослях цветущих трав соорудил из них несколько миниатюрных зиккуратов. Пришлепнув последнюю пирамидку пальцем, Кит бросился назад и привалился спиной к стене. Прижав рукоять ножа обеими руками к паху, а лезвие держа вертикально, он замер.
Пот выступал у него на лбу вдоль линии волос и блестел на щеках. Веки дрожали. С силой сжатые губы вытянулись в тонкую линию с опущенными концами.
Несколько долгих минут спустя недалеко от приманки под белым зонтиком дикой моркови показалась тощая кошка. Хейвард поманил:
— Кисонька, кис-кис-кис. Смотри, какую я тебе вкуснятинку принес, кис-кис-кис…
Мурлыча и припав к земле, кошка приблизилась к холмику из мяса. Ноздри ее трепетали. Кошка потянулась мордочкой к еде и лизнула.
— Ну вот и умница, — проговорил Кит. — Тощая, мерзкая гадина.
Он медленно протянул руку и стал гладить животное по спине. Когда кошка раскрыла рот и ухватила кусочек, рука Кита сжалась вокруг ее шеи и дернула вверх. Он ударил шипящего, царапающегося зверька о кирпичную стену и всадил нож в спину. Показалась тонкая струйка крови и быстро иссякла. Кошачьи лапы загнулись внутрь, хвост скрутился наружу. Мальчишка потянул лезвием вдоль хребта кошки, разрезая ее, как дыню, — худенькое тело обмякло.
Выражение лица мальчишки было как у барристера, выслушивающего аргументы государственного обвинения.
Когда Кит опустил жертву на землю и склонился над ней, Минога умчалась. «Больше не могу», — подумала она, однако последовало продолжение. Она выслушала те зловещие слова, что дядя Тилл, не торопясь, выцедил в подставленное с готовностью ухо племянника, влив в юного ученика целый мир порока. В памяти Кита над невероятно красивым лицом и римским носом Тиллмена Хейварда небо пылало и переливалось от сине-фиолетового к густо-пурпурному, пышное и яркое, как орхидея. Десяток собак и кошек пали от рук Кита, а с поступлением в старшие классы средней школы друга-раба по имени Миллер — еще десяток. Миллер, на два года младше своего друга-господина, внешне напоминал Пиноккио, был послушным и обладал врожденной уступчивостью, близкой к безволию. Голодный, тощий, жалкий, он идеально подходил для роли пособника. Минога навестила воспоминания Хейварда о тайной комнате, наблюдала одно расчленение животного за другим и то, как в этом кошмарном месте расцветали во всем разнообразии нежность, близкие отношения и нездоровая любовь.
Под конец ей пришлось смотреть, будто на каком-то сокровенном экране, воспоминания Хейварда о Рождестве в одиннадцатом классе и обмене зловещими подарками между дядей и племянником. Вокруг дяди Тилла играли мерцающие огоньки, днем всегда висело холодное, но сверкающее солнце, а ночи были неизменно благоухающими, густо-черными и страшными. Его самые незначительные мимолетные движения отбрасывали размашистые густые тени. Тилл подарил племяннику поварской нож «Сабатье», доверительно сообщив, что это будет самым ценным предметом его коллекции, возможностью показать себя. Подарок племянника — друга-раба Миллера — дядя Тилл принял с улыбкой, напомнившей отблеск стальных бритв, и у Кита едва не подкосились колени от любви и обожания.