– Наперерез скачи! – совсем рядом из кустов раздался крик. – Этот рыжий сукин сын где-то поблизости, я чую – далеко не ушел…
Венед же вжал голову в плечи и ускорил бег. Голос оборвался, дико заржал конь, его сменило женское визжание.
«Горяна?!» – пронеслось в голове венеда.
Вопреки наставлениям волхва Йошт остановился, грудь ходит ходуном, пот градом заливает глаза. Осторожно раздвинул кусты и увидел, как на полянке кольцо всадников окружило белоголового паренька, он мужественно прикрывает собой рыдающую девушку.
Венед осмотрелся, рядом лежит конь, тут же барахтается в пыли всадник, надсадно хрипит. Йошт подлетел к нему и камнем добил по голове. Его тут же скрутило, вырвало.
– Вставай! Скорее вставай! – приказывает сам себе венед. Откашлялся и медленно раздвинул кусты.
Круг медленно сжимает Боряту и Горяну, копья выпирают вперед – еще немного – и врежутся в теплую человеческую плоть.
– Эй, урус! Сейчас на ремень резать тебя будем! – надменно воскликнул гунн, гордо восседая на черном коротконогом жеребце.
Раскосые глаза хищно блеснули недобрым огоньком, тонкие губы застыли в противной ухмылке, обнажились кривые желтые зубы.
– А девку твою насиловать будем э-э-э… долго-долго!.. – добавил еще один степняк в трофейной кольчужной рубахе.
Пятерка гуннских всадников захлебнулась хохотом. Лошади нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, гарцуют, фыркают, бьют копытом. Блестят кривые ятаганы, на лезвиях чернеет запекшаяся кровь, подрагивают острия коротких копий.
Борята дышит тяжело и неровно. Мышцы на разбитых в кровь ногах сводит, во рту пересохло так, что глотать было мучительно больно. Но все же он стоял крепко, закрывая своим телом всхлипывающую Горяну.
– Э-э-э, долго бегать урус, как шустрый заяц, да от нас не убежишь! Мы быстрее ветра в степи! – гордо бросил низкорослый гунн, замысловато, но неуклюже крутанув ятаган в руке. – И значит, ты умрешь мучительно долго! Ну что, урус, будем рвать лошадями тебя.
Он подал лошадь чуть вперед. Послышались смешки, улюлюканье и негромкие выкрики на режущем ухо гуннском наречии. Блеснуло острие копья, кончик упирается в широкую грудь Боряты. На изодранной рубахе проступает красное пятно, быстро увеличивается в размерах.
– Ну, урус, проси пощады! – чуть помедлив, будто наслаждаясь предвкушением медленной казни, произнес коротышка степняк. Он еще сильней надавил на копье, кровь скользнула алой струйкой по животу. Но Борята стоит словно истукан, даже не поморщившись от боли. Лишь крепче прижимает всхлипывающую Горяну локтями к себе.
– Ай, какой урус крепкий, не сдается, – недовольно проговорил гунн и надавил на древко. Нагретый плотью русколана металл скользнул вниз, вспорол кожу. Кровь хлынула из раны, заливая грудь и живот, алой капелью устремилась в сочную степную траву.
– Проси пощады, мерзкий урус, – уже злобно бросил степняк. Казалось, еще мгновенье – и гунн с силой пронзит славянина.
Но Борята стоит как валун посреди бушующей горной реки – лишь от напряжения бугрятся мышцы на руках и груди да дернулось веко. Гунны на мгновение замерли – ант будто не кровью истекает, а напротив, жизненной силой наполняется.
– Зачем пришли на нашу землю? Почто грабите и жжете дома наши, степные шакалы?! – воскликнул Борята, отступив на шаг и расставив руки, будто стеной защищая Горяну.
На последнем слове смешки разом стихли, улыбки исчезли, сменились недовольными гримасами.
– Ты, урус, сильно-то не заговаривайся, – злобно процедил высокий гунн в позолоченном остроконечном шлеме с поднятой к верху личиной. – Мы – дети степи, а значит, здесь все наше, и мы берем то, что принадлежит нам! Мы здесь хозяева, а не вы!
– Этому не бывать! Здесь испокон веку наши земли, земли русколан, земли белояров! – крикнул Борята. – И никогда она вашей не будет!
Нависла звенящая тишина, лишь где-то вдали слышится треск пожарищ, смех убийц да крики женщин вперемешку с детским плачем.
– Слышишь, мерзкий урус, как умирают твои женщины и дети? – надменно бросил коротышка гунн. – Всю деревню вашу посекли как сорную траву! А потаскух ваших всех вразнос пустили! Сам пробовал – невысокую такую, старенькую… э-э-э, твоя сукина мать, наверное, это была!
Вновь раздался оглушительный смех. Борята напрягся всем телом, готовый броситься на гунна и удавить его голыми руками.
– Ты – сын шакала – отродье Чернобога!
Борята леопардом бросился на коротышку гунна-сквернослова. Низкорослый степняк враз вылетел из седла и упал возле Боряты. Борята в один удар сердца пнул его в грудь, подтащил к себе недоумевающего, с потерянным взглядом и от боли скорчившего ужасную гримасу гунна. Рука руса, точно удав, обвилась вокруг его шеи в твердый узел-замок. Все враз стихли. Лишь кони продолжали фыркать и переминаться с ноги на ногу.
– Ну вот и все, степной шакал! – с ухмылкой шепнул плененному гунну Борята. – Прощайся со светом белым, падаль!
И Борята стал медленно сжимать кольцо из рук вокруг шеи степняка. Послышался хруст позвонков и надсадный хрип гунна. Но удавить рус его не успел. Все тот же высокий степняк с поднятой личиной с силой ударил Боряту в лицо. У славянина потемнело в глазах и он откинулся наземь, неволей освобождая коротышку гунна из смертельного захвата.
Горяна вскрикнула, прижав белоснежные ладошки к исцарапанному личику.
Освободившийся гунн закашлялся. Но все же нашел в себе силы вскочить на ноги и подобрать с земли ятаган.
– Ах ты, сучий сын! – воскликнул гунн, подбежав к Боряте и замахнувшись кривым клинком. Смертоносная сталь холодно блеснула, готовая обрушиться на руса. В следующее мгновенье в сторону продолжавшего лежать оглушенного Боряты смотрели клинки и острия копий, точно ощетинившийся зверь.
– Стой, Гурзай! – воскликнул высокий гунн с поднятой личиной.
И Гурзай замер, будто пронзенный стрелой.
– Но, Базук, я желаю мести! – прорычал гунн, не опуская клинка и по-прежнему нависая над русом.
– Я хочу поговорить с ним сам, по-мужски, – спокойно добавил Базук и спешился.
Коротышка гунн зло выругался, развернулся и быстро направился к своей лошади.
Борята нашел в себе силы приподняться на локтях. По-прежнему перед взором летали мириады белых мух, а голова будто налитая свинцом.
– Ты, я вижу, смелый, урус, – произнес Базук, степенно прохаживаясь возле Боряты и не отводя от него взора. – Смелость – признак воина. Значит, ты – воин, пусть и слабый, но воин, а значит, должен умереть как воин.
Борята хотел что-то сказать, но слова застряли где-то в сильно пересохшем горле, сводимом судорогой.
– Вот тебе мое слово! – громко сказал Базук. – Тебе, как воину, даю право выбора. Выберешь себе смерть по нраву: или ты побежишь и мы стрелами пронзим твои спину, словно трусливого зайца, или умрешь от меча или копья! Выбирай!