Первым из машины спрыгнул Синицын, за ним Шубин. Врач сразу кинулся его осматривать, но Виктор отрицательно замотал головой.
– Где Рябченко? – жестко спросил командир.
Виктор снял шлемофон и отер голову снегом. Стало немного легче.
– Не знаю, – хрипло ответил он. – Дрались с шестеркой. Рябченко «мессера» гнал, на команды по радио не реагировал. Ушел с небольшим снижением на юго-запад, за ним пара «мессеров» летела.
– Почему вышли из боя, когда дралась эскадрилья? – Тону Шубина мог позавидовать любой прокурор.
– Я предупредил по радио, – сказал Виктор. – Специально в стороне набрал высоту и немцев атаковал. Они на меня переключились, а эскадрилья спокойно ушла. Хотя я их вызывал, чтобы помогли.
– Я был на КП, тебя в эфире вообще не слышал.
– Дмитрий Михайлович, – устало ответил Виктор, – если вы мне не верите, то сажайте под арест. Или вы думаете, я затем из боя выходил, чтобы потом вдвоем с шестеркой драться? Я пока с ума не сошел. Запросите войска, если хотите, я прямо над нейтралкой крутился.
– Ладно, – тон Шубина немного смягчился, – запрошу, тута.
Палыч закончил осмотр самолета, показал Виктору два пальца. Видя его недоумевающий взгляд, пояснил:
– В левом крыле две пробоины, ближе к законцовке.
Виктор кивнул и устало поплелся в землянку. Шубин крикнул ему в след:
– Зайди в штаб, рапорт о бое напишешь.
Штаб поразил приятным теплом. Сновали какие-то малознакомые люди, трещали телефоны. Он принялся писать. Получалось плохо, слова никак не хотели складываться в предложения, получалось криво, убого, неубедительно. Внеся с собой холодный воздух с улицы, в помещение вошла Таня. Неприязненно посмотрела на Виктора, молча уселась за соседний стол и принялась что-то печатать. Вся ее фигура высказывала отчуждение.
Снова хлопнула дверь, и появился Прутков. Виктор чуть замешкался, вставая, и майор обрушил на него начальственный гнев.
– Ты что, ослеп, лейтенант? А ну встать! Что ты тут каракатицей беременной ползаешь? Ты что, мразь, думаешь, на тебя управы не найдется? Да ты дерьмо…
Виктор почувствовал, как его захлестывает волна гнева.
– Закрой пасть, гнида! – прошипел Саблин.
– Что-о?! – Прутков едва не задохнулся от негодования.
– Ну, давай, вякни еще что-нибудь… – Виктор почувствовал, как пальцы легли на рукоять ножа. – Шишкин умирал недолго, я тебя так же… – Левая нога его за что-то запнулась, он дернулся, освобождаясь, и Прутков вдруг отпрыгнул к двери. С майора мигом слетела вся спесь, он побледнел, и неожиданно на месте грозного начальника штаба Виктор увидел небольшого, смертельно перепуганного человечка.
Такое мгновенное превращение вызвало у Саблина оторопь, но Пруткова это уже не интересовало, хлопнув дверью, он мигом выскочил наружу.
– Герой, – насмешливо сказала Таня, – может, ты и меня зарежешь? – В отличие от Пруткова она почему-то покраснела, зеленые глаза возбужденно заблестели. Голос ее потушил ярость, и Виктор снова почувствовал жуткую, неподъемную усталость.
– Да не собирался я никого резать, – буркнул он и вдруг понял, что до сих пор держится за рукоять ножа. С трудом отлепил пальцы, принялся разминать. Сильно захотелось спать.
– Летчик, – фыркнула Таня. – Да какой ты летчик? Бандит уличный… – Она бросила печатать и теперь рассматривала его так, как будто бы впервые увидела.
– Казалось бы, при чем здесь дядя? – хмыкнул Виктор. – Хотя… чего я буду бисер метать? Какое мне до всего этого дело?
Он вышел из ставшего вдруг душным штаба на улицу, закурил. Арестовали его прежде, чем Виктор успел докурить вторую папиросу.
Виктора конвоировали двое автоматчиков и начальник связи полка – капитан Антипов. Пистолет у него отобрали, нож тоже. Сопротивляться он даже не подумал, вдобавок автоматчики, хоть и выглядели несколько испуганно, но оружие держали наготове, а поймать дурную пулю не хотелось.
На КП толпились летчики, нервно вышагивал Шубин. Прутков семенил следом за начальством, что-то втолковывая. Виктора Шубин смерил злобным взглядом, на лице у него заиграли желваки:
– Саблин, твою маму, тута? Совсем охренел?
– А я что, Дмитрий Михайлович? Я ничего… – после вспышки гнева Виктор стал апатичным.
– Ничего, – взревел Шубин. – С ножом на людей кидаться – это уже ничего?
– Я не кидался.
– Да весь штаб слышал, как ты меня… – встрял Прутков, но Шубин повелительно махнул рукой, и начштаба сразу замолчал.
– Если бы я хотел эту гниду убить, то давно бы…
– Молчать! – заорал комполка.
– Видите, – торжествующе встрял Прутков, – опять. Это отъявленный бандит. Его под трибунал надо…
– Но он не кидался с ножом, – вдруг откуда-то из-за спин донесся голос Тани.
– Молчать, – еще громче заорал комполка. – Смирна! А ну ты, – позвал он девушку, – иди сюда. Рассказывай.
Выслушав ее, он нахмурился, и желваки заиграли еще сильнее. Виктор понял, что Шубин в бешенстве, и приготовился к длинному бессвязному матерному монологу. Однако вместо ругани командир неожиданно для всех достал из кармана портсигар и закурил. Пока он пускал дым, никто в собравшейся на НП толпе не проронил ни слова, все смотрели на начальство, словно кролики на удава.
– Гамлеты доморощенные, – сказал Шубин. Видимо, курение пошло ему на пользу, он успокоился и даже повеселел. – Этого, – комполка указал взглядом на Виктора, – под домашний арест, суток на семь. Найдите в деревне самую холодную хатенку и, тута, переселите. Пусть посидит, подумает. А чтоб ему там не скучно было, караульного поставьте. А то знаю я орлов наших. Приказ составьте сейчас же… А вам, товарищ майор, – Шубин обратился уже к начштаба, – я запрещаю, тута, приближаться к Саблину, если на то нет прямой служебной необходимости.
– Я этого так не оставлю, – неожиданно влез Прутков. – Я сегодня же подам рапорт.
– Рапорт? – завизжал вдруг Шубин. Все его спокойствие испарилось, лицо командира пошло пятнами. – Рапорт? Да в жопу ты засунь свой рапорт! Ты за него летать будешь?! Развелись, тута… дармоеды. – Вдруг, словно увидев, что вокруг него толпа народу, он закричал: – Хрена уши развесили? Делать нечего?! Вон отсюда!
* * *
…Крыло полыхало. Из дыр вытекал горящий бензин, обшивка таяла на глазах, и огонь уже прорвался внутрь кабины, впился в тело. Виктор скорчился от ужаса, вот только вместо жара оказался жгучий холод. Он хотел выпрыгнуть, но тело совершенно не повиновалось. Парашюта на месте почему-то не оказалось, не оказалось даже кабины, лишь холодная мгла вокруг. Он хотел закричать, но вместо этого проснулся.
Вокруг была уже знакомая, холодная темень его арестантской обители. Сердце все еще гулко стучало, и он сел на своем топчане. Руки и ноги уже закоченели, и Виктор принялся неторопливо разминаться, согреваясь.