Груди двигались под прозрачной тканью. Бэннер чувствовала, как они раскачиваются, когда стелила постель. Мягкий батист слегка касался сосков, и они твердели. Тусклый свет фонаря придавал особый оттенок ее коже. Разглядел ли Джейк, что Бэннер уже не двенадцатилетняя девочка с заплаканным лицом?
Собрав все свое мужество, она встала и посмотрела ему прямо в лицо:
— Ну вот так. Это же намного лучше, правда? Джейк вытер вспотевшую ладонь о штаны. Морщины, залегшие по бокам рта, стали глубже. На виске пульсировала жилка.
— Да, лучше. Ну а теперь спокойной ночи.
Он отвернулся и начал вынимать вещи из седельной сумки, развешивая их на деревянной перекладине.
— Но я не хочу спать.
— Все равно отправляйся в постель.
— Не хочу.
— А я хочу, чтобы ты ушла.
— Почему?
— Потому что тебе нельзя находиться здесь в таком виде.
— Почему?
— Потому что.
Плечи его обреченно поникли, он чувствовал себя неуклюжим, с трудом вынул кружку для бритья и попытался пристроить ее на полке.
— Джейк? Он хмыкнул.
— Джейк, посмотри на меня.
Руки его застыли, прекратив бесполезную суету. Бэннер увидела, как плечи Джейка приподнялись, он глубоко вздохнул, набрав полную грудь воздуха, и только потом повернулся.
Джейк смотрел не на нее, а в пространство над ее головой. Бэннер обхватила себя руками и стояла прямо, напряженно, тесно сдвинув ноги. Она облизнула губы.
— Джейк, займись со мной любовью.
Воцарилось глубокое молчание. Их сердца бились тяжело, ни один из них не шевелился. Наконец фыркнула лошадь. Джейк посмотрел на нее, потом перевел взгляд на свои ноги. Одну он поставил на пятку и, казалось, изучал носок своего башмака, будто видел его впервые. Потом сунул руки в карманы штанов, но тотчас вынул, словно обжегшись. Скрестив руки на груди, Джейк обвел взглядом ряд стойл, потолочные балки и мерцающий фонарь.
Лишь после этого он прямо посмотрел на девушку:
— Думаю, будет лучше, если ты сейчас же отсюда уйдешь. И давай забудем то, что ты сказала. Она покачала головой:
— Нет, не забудем. Я сказала, чего я хочу. Поэтому и пришла сюда. Джейк, пожалуйста, займись со мной любовью. Он, усмехнувшись, замотал головой:
— Бэннер, дорогая, миленькая, я не хочу над тобой смеяться, но…
— Не смей надо мной смеяться! Видит Бог, сейчас весь город этим занимается.
— Я никогда не стал бы над тобой смеяться, Бэннер. Но ты делаешь смешное предложение. И сама знаешь.
— Почему?
— Почему? — Джейк поморщился, когда испуганно заржали лошади. Он помолчал, дав им успокоиться, и понизил голос. — Это смешно. Я… Но мы… Ты… Ты же слишком молода.
— Я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж.
— Но не за меня же! Бэннер, я вдвое старше тебя.
— Сегодня я должна была стать замужней женщиной, Джейк. И узнать, что такое любовь мужчины. Меня обманули. Помоги мне. Ты мне нужен. Сделай это со мной.
— Не могу, — отрезал он.
— Можешь.
— Не могу.
— Ты постоянно спишь с женщинами!
— Чертовски неприлично для молодой леди говорить так.
— Но это же правда. Разве нет? Я слышала, как мужчины обсуждали твои победы.
Он нацелил на нее палец:
— А теперь, Бэннер Коулмен, прекрати немедленно этот грязный разговор. И отправляйся спать, пока я тебя не отшлепал как следует…
— Не смей говорить со мной как с ребенком!
— Для меня ты и есть ребенок. Она сбросила шаль и упала на сено.
— Посмотри на меня, Джейк. Я не маленькая девочка. Я женщина.
О Боже.
Внутри у него все застонало. Она на самом деле женщина. Красивая и соблазнительная. Джейк старался не замечать этого, но его собственное тело противилось ему. Когда она перестала быть для него дорогой малышкой Бэннер? Когда перестала быть любимой дочерью его лучших друзей? Ведь это Бэннер состояла из одних локтей и коленок и была неуклюжим созданием с растрепанными косичками. Из тощего жеребенка она превратилась в изящную красивую лошадку. Когда? Происходило ли это преображение постепенно, год за годом, или случилось в последние минуты?
Волосы черные как ночь, словно венок из мягких локонов, обрамляли овальное лицо. Мужские руки могут утонуть в этих волосах, заблудиться, потеряться. Джейк представил себе, как они накручиваются на его пальцы, он чувствовал их на своем лице, на губах, животе.
Он всегда считал Бэннер хорошенькой девочкой, но сейчас на него смотрел не ребенок. Томные глаза… А этот рот! Ему вдруг показалось, что если он не попробует его на вкус, то умрет.
Ее чувственное лицо провоцировало Джейка. Такие лица он видел у женщин без всякой морали, прекрасно умеющих обращаться с мужчинами и возбуждать их. Но эту милую невинную девочку он знал с колыбели. Да, это одна из самых жестоких шуток Бога!
Глаза Бэннер пылали огнем, над ними дутой выгибались темные брови; длинные черные ресницы окружали глаза, смелые, интригующие, призывные. Такая честность и откровенность слишком рискованна для целомудренной девушки. Только взглянув на этот чувственный рот, мужчина забудет о дружеской верности и преданности. Кто бы мог подумать, что старая дружба подвергнется подобному испытанию!
Веснушки на переносице сверкали золотом. Кожа казалась мягкой, как атлас, и теплой, как парное молоко. От нее пахло так, будто она только что умылась душистым цветочным мылом. Ему хотелось зарыться лицом в ее волосы и вдыхать этот аромат.
Под рубашкой ничего не было, но даже подумать о нагой Бэннер Коулмен он считал грехом. Точно! Джейк не сомневался, что Росс застрелит любого мужчину, который вообразит Бэннер обнаженной.
Но какой же мужчина, имеющий сердце, запретит себе мечтать о стройном теле под тонкой тканью, кто откажется соединиться с ним? Какой мужчина согласится не замечать упругую полную грудь, приподнимающую тонкую ткань при каждом вдохе? Вот черт! Если бы не видеть эти темные соски… Проклятие! Если бы не думать о стройных ногах и едва заметной тени между ними! Он не должен про это думать, иначе окаменеет и сойдет с ума или совершит то, за что его могут повесить.
Но соблазняло не только провоцирующее выражение лица и стройное тело. Ее дух — вот что прежде всего пленяло мужское воображение. В этой девушке чувствовалась какая-то дерзость, требующая обуздания и бросающая вызов тому, кто решится это сделать. Да, она искала мужчину, достойного покорить ее, и если не сломать, то хотя бы подчинить своей воле.