– Вы уверены? – Пак что-то шепнул сэру Ричарду, который улыбнулся и наклонил голову в знак согласия.

– О том, что случилось дальше с мечом Виланда и с братом Хью, я расскажу в следующий раз, – сказал он, подымаясь на ноги. – Оэй, Орлик!

Легким галопом конь помчался на зов с дальнего конца луга.

Он проскакал почти рядом с матерью Уны и Дана, которая, как ни странно, и бровью не повела в его сторону.

– Ребята, старая кобыла Глисона сорвалась с привязи и убежала. Вы не видели ее? – спросила мама.

– Она, должно быть, на той стороне ручья. Недаром весь спуск к воде изрыт копытами, – ответил Дан. – А еще мы поймали уйму рыбы. Целых полдня просидели. Только-только смотали удочки.

И они искренне верили в то, что говорили. Ни один из них не заметил листьев Ясеня, Дуба и Терна, которые Пак незаметно подбросил им на колени.

Песня Сэра Ричарда

Мы вслед за герцогом вышли в море,

Добыть желая английский трон,

Но был я молод и понял вскоре,

Что сам я Англией покорен.

Смельчак безусый, на поле брани

Мечтал я биться среди знамен,

Любви не ведав, не знав заране,

Что буду Англией покорен.

Отец мой смотрит с дозорной башни:

Плывет ли к дому младой барон?

Отец, припомни свой день вчерашний,

Пойми: я Англией покорен!

О мать, чьей дом наш послушен власти,

Тебе твой первенец шлет поклон.

Ты знаешь силу весенней страсти:

Прости – я Англией покорен.

В пажах мой братец в Руане служит —

Пострел, насмешник и ветрогон.

Скажите, пусть обо мне не тужит,

Я просто Англией покорен.

В саду расцветшем моя сестрица

Вздыхает, слыша церковный звон.

Сестра, ведь юность не повторится,

Поверь – я Англией покорен.

Моих соратников лица строги,

Они проклятья мне шлют вдогон.

Друзья, мне с вами не по дороге:

Навек я Англией покорен.

Король и рыцарь глядят сурово,

Ворчат бароны со всех сторон…

Прошу, позвольте сказать два слова

Тому, кто Англией покорен:

Любви и смерти, уж вы поверьте,

Никто не минет: таков закон,

И так случилось, что я до смерти

Любовью в Англии покорен!

Искатели приключений

Песня варяжских жен

Разве удержит жена молодая

Близ очага и родимого края,

Если поманит Колдунья седая?

Это старуха с холодною кровью,

Лед она стелет гостям в изголовье

В крае, где айсбергов белых гнездовье.

Нежной она не обнимет рукою —

Только оближет знобящей волною,

Выкатив тело на кромку прибоя.

Но, лишь повеет весной с небосвода,

Вздуются почки и вскроются воды,

Вам уже снятся сраженья, походы.

К морю вы сходите нетерпеливо,

Бродите молча по краю залива —

Там, где ладья ожидает прилива.

В пире и в мире уж нету вам сласти,

Мыслями всеми у ведьмы во власти,

Днище смолите и чините снасти.

И на заре ваш корабль уплывает

Вдаль, где багровая туча пылает,

Шум ваших весел стихает, стихает…

Разве удержит жена молодая

Близ очага и родимого края,

Если поманит Колдунья седая?

Тот день выдался слишком жарким для прогулок по лугу, и Дан попросил старого Хобдена перенести их плоскодонку с пруда в ручей, который протекал в середине сада. На борту этого славного судна масляной краской было выведено название – «Маргаритка», но в серьезных экспедициях оно обычно называлось «Золотой Ланью», «Длинным Змеем» или каким-либо другим подходящим именем. Ручей был слишком узок для весел, так что Дану приходилось цепляться багром и подтягивать лодку вперед, а Уна отталкивалась от дна обломком жерди.

В очень мелких местах (а у «Золотой Лани» осадка была всего лишь три дюйма) они высаживались на берег и тянули лодку через галечные перекаты на веревке, а там, где заросли подходили к самой воде, они использовали низко растущие ветви, чтобы, хватаясь за них, двигаться против течения.

В тот день они собирались открыть Северный мыс, как «старый капитан Оттар» в книге баллад, которую Уна захватила с собой, но по причине жары изменили свое намерение и решили отправиться в путешествие по Амазонке или к истокам Нила. Даже здесь, у воды, чувствовалась духота, дремотные запахи цветов пропитывали воздух, а уж снаружи, за проемами листвы, луговина была просто раскалена солнцем. Зимородок спал на своей высокой ветке, и черные дрозды редко и лениво перепархивали с куста на куст. Лишь неутомимые стрекозы да еще, пожалуй, водяные курочки сохраняли какую-то бодрость, да большая бабочка-адмирал, блестя пурпурными крыльями, слетела к ручью попить и освежиться.

Достигнув Омута Выдры, их суденышко благополучно пристало у отмели, и там, под тенистым навесом крон, они лежали и смотрели, как вода, переливаясь через мельничную плотину, сочится по кирпичному желобу, заросшему мхом. Большая форель – они часто видели ее здесь, – выпрыгивая из воды, охотилась на мошек, сновавших над омутом; время от времени маленькой волне, поднявшись на четверть дюйма, удавалось лизнуть какую-нибудь уже высохшую гальку; чуть заметно шевелились листья на верхушках деревьев, и тихо-тихо журчала вода у плотины.

– Словно какие-то духи шепчутся, правда? – спросила Уна. Она лежала с книгой, но ей никак не читалось. Дан задумчиво водил рукой по воде. Как вдруг раздались шаги по каменистой отмели и рядом с ними возник сэр Ричард собственной персоной.

– Что, опасное было путешествие? – спросил он, улыбаясь.

– Слишком много перекатов, сэр, – отвечал Дан. – Река совсем обмелела этим летом.

– Да, ручей был намного шире и глубже в те времена, когда мои ребятишки играли тут в датских пиратов. А вы, позвольте узнать, тоже пираты?