— Тебе есть, куда пойти? — спросил у него Имберт, пока доктор занимался раной.
Амадито сразу же подумал о тетушке Меке. Она была одной из десяти сестер его бабки и больше других баловала его, когда он был маленьким. Старушка жила одна в деревянном домике, заставленном цветами в горшках, на проспекте Сан-Мартин неподалеку от площади Независимости.
— Первым делом нас станут искать у родственников, — предупредил его Тони. — Лучше спрятаться у какого-нибудь верного друга.
— Все мои друзья — военные, братишка. Закоренелые трухилисты.
Он не мог понять озабоченности Имберта, его мрачного настроя. Найдется же в конце концов Пупо Роман и приведет в исполнение план, нечего сомневаться. Во всяком случае, со смертью Трухильо режим рассыплется как карточный домик.
— Пожалуй, я могу тебе помочь, — вмешался доктор Дуран Баррерас. — У механика, который чинит мне машину, есть маленький домик, он хочет его сдать. Это в новом районе Осама. Поговорить с ним?
Все получилось легко и просто. Доктор позвонил по телефону, и механик по имени Антонио Санчес (Тоньо), несмотря на поздний час, пришел тотчас же. Ему рассказали всю правду. «Черт подери, ну сегодня я напьюсь!» — возликовал он. Он почел за честь предоставить им свой домик. Лейтенант будет в полной безопасности, соседей рядом нет. Он сам отвезет его на своем джипе и позаботится, чтобы еды у него было в достатке.
— Чем я расплачусь с тобой за все, дорогой костоправ? — спросил Амадито Дурана Баррераса.
— Тем, что побережешься, мой мальчик. — Доктор подал ему руку и добавил с сочувствием: — Не хотел бы я оказаться в твоей шкуре, если сцапают.
— Не сцапают, дорогой костоправ.
У него не осталось патронов, а у Имберта было много, и он дал ему целую пригоршню. Лейтенант зарядил свой пистолет 45-го калибра и на прощание заверил:
— Теперь я в порядке.
— Надеюсь, скоро увидимся, Амадито. — Тони обнял его. — Дружба с тобой, может быть, самое лучшее, что случилось у меня в жизни.
Когда они ехали на джипе Тоньо Санчеса к новому району Осама, город был уже другим. Навстречу попались две или три машины с calies, а проезжая по мосту Радоме-са, они увидели, как из грузовика выскакивали полицейские, собираясь ставить заслоны.
— Узнали, что Козел приказал долго жить, — сказал Амадито. — Хотел бы я видеть, какие у них рожи теперь, когда остались без Хозяина.
— Никто не поверит, пока своими глазами не увидит и собственным носом не понюхает трупа, — заметил механик. — Черт подери, совсем другой станет страна без Трухильо!
Домик оказался скромной крестьянской постройкой в самом центре необработанного участка в десять тареа [земельная мера, равная 628 кв.м.]. Внутри было почти пусто: кровать с матрасом, несколько поломанных стульев и большая бутыль дистиллированной воды. «Завтра привезу тебе какую-нибудь еду, — пообещал Тоньо Санчес. Не беспокойся, сюда никто не придет».
Электричества в домике не было. Амадито стащил с себя ботинки и, не раздеваясь, лег на кровать. Мотор джипа звучал все тише, пока не затих вдали. Амадито устал, болели пятка и щиколотка, но духом он был безмерно спокоен. Смерть Трухильо сняла с него страшную тяжесть. Совесть не переставала терзать его душу с того момента, как он оказался вынужденным убить того бедолагу — брата Луисы Хиль, Боже мой! — теперь же, он был уверен, ему станет легче. Он опять станет таким, как прежде, честным парнем, который, глядя в зеркало, не испытывал отвращения к лицу, которое в нем отражалось. Ах, коньо, если бы он еще прикончил и Аббеса Гарсию с майором Роберто Фигероа Каррионом, тогда больше ничего ему и не надо. Умер бы со спокойной душой. Он попробовал свернуться калачиком, снова распрямился, долго ворочался с боку на бок, но сон не шел. Слушал, как в темноте что-то шуршало, что-то бегало. К рассвету возбуждение и боль немного стихли, и удалось заснуть ненадолго. Проснулся в испуге. Привиделось что-то страшное, но что именно, не помнил.
Весь следующий день выглядывал в окно, не появится ли джип. В доме не было ни крошки съестного, но он не чувствовал голода. Дистиллированная вода, которую он время от времени пил маленькими глоточками, обманывала желудок. Но мучили одиночество, тревожная тоска и полная неизвестность. Было бы здесь хотя бы радио! Он подавил искушение выйти из домика, доковылять до обитаемого места, раздобыть газету. Сдержи нетерпение, братишка. Наверняка Тоньо скоро явится.
Он пришел только на третий день. В полдень 2 июня, в день, когда Амадито, до полного отчаяния измученному голодом и неизвестностью, исполнилось тридцать два года. Это был уже не порывистый и самоуверенный разбитной парень Тоньо, который привез его сюда. Бледный, небритый, испуганный, заикался. Он привез ему термос с горячим кофе, бутерброды с колбасой и сыром, которые Амадито жадно поедал, слушая дурные вести. Его фотографию напечатали все газеты и то и дело показывали по телевидению вместе с фотографиями генерала Хуана Томаса Диаса, Антонио де-ла-Масы, Эстрельи Садкалы, Фифи Пасторисы, Педро Ливио Седеньо, Антонио Имберта, Уаскара Тееды и Луиса Амиамы. Педро Ливио Седеньо был схвачен и всех выдал. Обещаны горы денег тому, кто сообщит о них что-либо. На всех, кто подозревался в антитрухилизме, обрушились жестокие репрессии. Вчера забрали доктора Дурана Баррераса; Тоньо считал, что если его станут пытать, то он в конце концов выдаст их. Оставаться здесь для Амадито крайне опасно.
— Я бы, Тоньо, не остался здесь все равно, даже будь безопасно, — сказал лейтенант. — Пусть меня лучше убьют, чем просидеть здесь еще три дня в полном одиночестве.
— Куда же ты пойдешь?
Он подумал о своем двоюродном брате Максиме Мьесесе, у которого был небольшой земельный участок по шоссе Дуарте. Но Тоньо сбил его порыв: все шоссе перекрыты полицейскими патрулями, обыскивают машины. Ему не удастся доехать до брата неузнанным.
— Ты не представляешь, что творится, — ярился Тоньо Санчес. — Сотни арестованных. Ищут повсюду, как сумасшедшие.
— Черт с ними, — сказал Амадито. — Пусть убивают. Главное — Козел сдох, и никто его не оживит. Ты, брат, не беспокойся. Ты для меня так много сделал. Можешь довезти меня до шоссе? Я вернусь в город пешком.
— Я, конечно, боюсь, но не настолько, чтобы бросить тебя тут, я не мерзавец какой-нибудь, — сказал Тоньо, немного успокаиваясь. И хлопнул его по плечу, — Поехали, отвезу. Но если нас сцапают, ты меня заставил, грозил револьвером, о'кей?
Он спрятал Амадито в джипе сзади, накрыл брезентом, а сверху завалил мотками веревки и жестяными банками из-под бензина. От неудобной позы ногу свело, и она заболела еще сильнее; на каждом ухабе он ударялся плечами, спиной, головой; жестяные банки подпрыгивали и дребезжали над ним. Но ни на миг он не забывал о своем пистолете 45-го калибра, сжимал его в правой руке, сняв с предохранителя. Что бы ни произошло, живым его не возьмут. Он не чувствовал страха. И, по правде сказать, не особенно надеялся, что ему удастся выкрутиться. Впрочем, теперь это было не важно. Такого душевного спокойствия он не чувствовал ни разу после ужасной ночи с Джонни Аббесом.