— Это цвет ее глаз, — вспомнил он с нежностью и, не задумываясь над своими действиями, вошел в магазин.
Перстенек не был очень дорогим, однако на его приобретение ушла вся сумма, которая оставалась в кармане Лешека после покупки железнодорожного билета.
Будучи не в состоянии уснуть, он достал из кармана пальто коробочку и принялся рассматривать перстень. Он никогда еще не делал Марысе подарков. Сомнительно, что она приняла бы от него что-нибудь.
— Приняла бы, — мелькнула в голове мысль, — будь это обручальное кольцо.
И мгновенно Лешек почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Вытянув руку с перстенечком, он всматривался в сверкание камней.
— Вот мое обручальное кольцо, — произнес он громко.
Подняв голову, он решительно осмотрелся, будто ожидал возражения, но купе было пустым. Стены молчали, только занавески слегка колыхались в такт движению поезда.
И его сразу окутало блаженное, подобное сну, спокойствие. Сейчас все сомнения рассеялись, он уже твердо знал, что женится на ней. Она будет с ним, будет с ним навсегда. Конец тоске, конец беспокойству, конец сомнениям и страданиям.
Пусть это назовут безумием? Но назовут так те, кто не знает, какое безнадежное безумие представляет собой борьба с любовью.
И преступление! Ибо позволительно ли человеку вырывать из собственной груди самое светлое, самое прекрасное и самое нежное чувство? Кто знает, может быть, единственное чувство, которое оправдывает существование, которое предоставляет душе возможность расцветать? Растоптать, уничтожить его, отказаться от любви?!. И во имя чего?.. Чтобы получить одобрение людей?!. Что за глупость! Ради других отказаться от себя, от смысла жизни, от стремления к счастью!
Он ясно представлял себе все трудности и препятствия, которые встретятся ему на выбранном пути. Он не обольщался надеждой, что получит согласие родителей на этот брак. И не сомневался, что они сделают все, чтобы помешать ему. Общественное мнение, все знакомые и родственники ополчатся против Марыси. Он должен быть готов к упорной борьбе.
Но он не страшился ее, скорее наоборот. Его возбуждала мысль о том, что он встанет один на защиту своего счастья, своего и Марыси, что он преодолеет все преграды, выдержит все атаки и победит, потому что от исхода этой борьбы зависит его жизнь, его судьба.
Лешек представил себе тот богатый арсенал приемов, которые будут направлены против него: угрозы разрыва отношений, предупреждение о лишении наследства, насмешки и подлая клевета, сцены и скандалы, обмороки и просьбы. Но начнется все с отказа в деньгах. При связях родителей им нетрудно будет лишить его возможности получить какую-нибудь должность.
— Это следует принять во внимание, — подумал он.
Нет ничего легче, чем вступить в борьбу с открытым забралом и… проиграть. Но ведь речь идет не о самой борьбе, а только о победе. Собственно говоря, он мог бы продать свои личные вещи и убежать с Марысей куда-нибудь на край света. Она привыкла к бедности, а у него все еще впереди. Он ведь молод и найдет где-нибудь работу. Но такое решение вопроса не принесло бы ему удовлетворения, омрачило бы завоеванное счастье, поэтому такой путь следовало исключить.
Лешек был достаточно практичным человеком, и, когда речь шла о серьезных вещах, он забывал о донкихотстве, которое в общем-то импонировало ему. Именно по этой причине он решил действовать осторожно и осмотрительно, сохраняя все в глубокой тайне.
Сейчас ему не хотелось забивать себе голову стратегией будущей схватки. Он так упивался своими истинными чувствами, был так счастлив принятым решением, что все остальное казалось ничтожным, мелким и ничего не стоящим.
Появление сияющего и веселого Лешека произвело в Людвикове сенсацию. Во-первых, его здесь не ждали, во-вторых, в нем произошли заметные перемены: без следа исчезло прежнее раздражение, резкость движений, безразличие к домашним и имущественным делам, тоска.
— Что с тобой случилось, Лешек? — мягко спросила пани Элеонора.
— Я изменился, мама, стал другим человеком.
— Интересно, как долго продлится эта благополучная фаза?
— О да, — усмехнулся он таинственно. — У меня такое чувство, что это последняя фаза моего развития. Видите ли, я многое передумал и пришел к выводу, что уже пора стабилизировать свое положение, начать работать, упорядочить жизнь и так далее.
Пан Чинский даже глаза оторвал от газеты.
— Не значит ли это, что ты, наконец, собираешься заняться фабрикой?
— Ты не ошибаешься, отец!
— Значит, мне следует послать благодарственное письмо дяде. Это в их доме ты встретил того, кто так повлиял на тебя? Там, кажется, было много гостей.
— О да, очень много, просто толпа. — кивнул головой Лешек и добавил, подумав: — И в этой толпе я встретил… себя.
— А?.. И какое впечатление от этой встречи?
— Вначале довольно неприятное. Я услышал в свой адрес много справедливых критических замечаний, однако позднее убедился в том, что встретился с человеком, который знает, что ему нужно. И мы оба этому очень обрадовались.
Пани Элеонора наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Поздравляем вас обоих, а также и себя.
— Спасибо, мама. Я заслуживаю поздравления больше, чем ты предполагаешь, — ответил он серьезно.
Этот разговор состоялся вечером после ужина и преисполнил старших Чинских розовыми надеждами. Каково же было их удивление, когда на следующее утро, поинтересовавшись у прислуги, спит ли еще молодой хозяин, услышали отрицательный ответ:
— Молодой хозяин приказал подать мотоцикл и уехал в сторону Радолишек.
Приходской ксендз Пэлька был уже в преклонном возрасте. Спал он мало и просыпался рано. У него были какие-то нарушения в работе пищеварительного тракта, по этой причине не заморив червячка он чувствовал себя отвратительно. Посему к заутрене, как правило, звонили около семи, а в семь часов ксендз Пэлька уже выходил к алтарю.
Чтобы успеть в костел, Марыся должна была вставать в шесть часов, и поэтому она постоянно недосыпала. Молитва в костеле приносила ей такое успокоение, что на протяжении нескольких дней она не пропустила ни одной службы. Став в углу за амвоном на колени, она горячо молилась, прося Бога простить ей грехи, снять с нее огорчения и печали, которых так много свалилось на ее голову, послать ей радость, а еще дать счастье человеку, которого она полюбила.
На хорах исполнялись удивительные церковные мелодии, в которых не слышалось ни грусти, ни веселья, только какое-то дивное всепоглощающее спокойствие вечности, небесный покой, какой звездными ночами опускается на землю.
Этот покой заполнил костел, застыл в белых изваяниях апостолов и святых, расплылся в истершихся ликах почерневших икон, звучал в долетающих от алтаря молитвах и наполнял измученные души верующих, которые пришли сюда за успокоением.