Когда Марыся жила на мельнице, Антоний ни разу не вспоминал о Чинском. Он умышленно молчал, хотя видел глубокую печаль девушки, ее внутренние переживания. Не скрылось от его внимания и мучительное ожидание письма от Лешека. Проходили недели, письма все не было, и в глубине души Антоний радовался. «Потерпит голубка, — думал он, — и забудет. Так для нее будет лучше».
Но Чинскому Косиба не мог простить молчание и резко осуждал его. Ему казалось, что Лешек по возвращении случайно встретил Марысю, о которой давно забыл, и в нем ожил старый каприз. А сколько может продолжаться каприз таких шалопаев?..
Но не только эти опасения мучили Антония Косибу. Мучила знахаря и его собственная беда. Как он будет жить дальше и зачем?.. Марысе, став женой Чинского, не понадобится ни его опека, ни помощь. Она будет жить в другом обществе. «Я даже не смогу видеть ее», — думал он.
Чем больше он размышлял об этом, тем мрачнее становились его мысли: не хотелось жить, хлопотать об изменении приговора, возвращаться в пристройку на мельнице, где так красиво, счастливо и милосердно начинала складываться будущая жизнь, где каждая мелочь, каждый предмет напоминал о Марысе с того момента, когда он вырвал ее из когтей смерти…
— Была моей, только моей, а сейчас ее у меня отняли…
Целыми днями он безучастно сидел в углу камеры, равнодушно раздавая сокамерникам посыпавшиеся на него передачи с едой и табаком.
Так прошли праздничные дни.
После праздников Антония вызвали в канцелярию. Оказалось, пришел его новый защитник, адвокат Корчинский. Это был высокий и довольно полный, хотя еще молодой, брюнет с серьезным лицом и живым проницательным взглядом.
— Ну, пан Косиба, — он протянул руку в приветствии, — я ознакомился с вашим делом. Встречался с коллегой Маклаем, внимательно изучил судебные акты. Я не в восторге от процесса, проведенного первой инстанцией, и думаю, что мы еще поработаем. Если не выиграем дело полностью, хотя я уверен в успехе, то, во всяком случае, скостим срок до нескольких месяцев. Я предпринимал некоторые усилия, чтобы пана уже освободили…
— Это не имеет для меня значения. — пробормотал Косиба.
— Думаю, вы правы, тем более, что апелляционный суд назначен на первое февраля. Остался неполный месяц. Вряд ли стоит возиться с оформлением документов, чтобы вас выпустили под залог на столь короткий срок.
— Но у меня нет средств, чтобы внести залог…
— Пан Чинский хотел оплатить за вас.
— Ненужная забота. Я не нуждаюсь в помощи пана Чинского.
— Почему же?.. Он настроен весьма доброжелательно к вам. Собственно, это понятно, ведь вы спасли жизнь его невесте и, может быть, ему самому. Но вернемся к делу. Я уже собрал материал, которым воспользуюсь при защите. У меня мало времени, поэтому буду краток. Прежде всего, я попросил сделать рентгеновские снимки переломов у Лешека и его невесты. Показывал их многим врачам. Все сходятся в одном: операции, проведенные паном, сделаны не только правильно, но свидетельствуют об исключительных способностях пана. Что касается перелома основания черепа, то эта операция была сделана феноменально. Мне бы хотелось узнать, как и у кого вы этому научились?
Знахарь пожал плечами.
— Я не учился.
— Не скрывайте от меня этих сведений, пан Косиба, — как можно мягче сказал адвокат. — Если хотите, я сохраню их в тайне, но я должен знать. Возможно, вы работали санитаром в какой-нибудь больнице? А может, на войне?..
— Нет.
— Сколько времени вы уже лечите людей? Где вы жили до того, пока не поселились на мельнице под Радолишками?
— Раньше не лечил. Только там начал.
— Хм… Пан не убедит меня в том, что, не имея практики, он смог составить сломанные кости, примитивными инструментами произвести ампутацию и другие подобные операции.
— Я не хочу ни в чем убеждать пана адвоката.
— Своим недоверием вы затрудняете мне вашу защиту в суде.
— А разве я просил пана адвоката защищать меня? Мне не нужна защита. Адвокат с интересом посмотрел на него.
— Значит, вы хотите сидеть в тюрьме.
— Мне все равно, — мрачно ответил знахарь.
Адвокат возмутился:
— Зато мне не все равно. Я дал слово и пообещал другу, что вытащу отсюда пана, и я не упущу удобного случая. Не хотите говорить сами, я узнаю у других.
— Не стоит труда, — махнул рукой знахарь. Мне свобода не нужна, а другим до нее дела нет. Буду я в тюрьме или на свободе, никому от этого не прибудет.
— Глупости! Но даже если у вас есть основания рассуждать так, то в интересах справедливости…
— Справедливости нет, — прервал адвоката Косиба. — Почему вы думаете, что она есть?.. Откуда вам известно?..
Адвокат кивнул головой:
— Разумеется, я не говорю об абсолютной справедливости. Может быть, такая и существует, только в нашем сознании нет ни одного критерия, на основании которого можно судить о ее существовании. Я говорил об относительной, человеческой справедливости.
Знахарь рассмеялся:
— Нет никакой. Человеческая?.. Вы видите меня здесь, осужденного на три года. А абсолютная?.. Пан адвокат определенно не найдет критерия ее существования в сознании. Не в сознании ее нужно искать, а в совести. А если человек в этой совести найдет только обиду, оскорбления, если поймет, что вся его жизнь — унижения и боль, тогда где же та абсолютная справедливость? Это не наказание! Нет!.. Наказание приходит за преступление. Остается только обида! Ничем не заслуженная, горькая обида!
Глаза его горели, а толстые пальцы рук нервно сжимались. Адвокат какое-то время молчал, а потом неожиданно спросил:
— Какое у вас образование?
— У меня нет никакого.
— В ваших бумагах написано, что вы закончили два класса сельской школы в Калишском районе. Но говорите вы, как интеллигентный человек.
Знахарь встал.
— Жизнь подбрасывает человеку разные мысли. Я могу уйти?
— Сейчас, минуточку. Так вы не хотите поговорить со мной откровенно?
— Мне не о чем говорить.
— Как хотите. Я не могу вас заставить. Да, возможно, вам что-нибудь нужно?.. Теплое белье, может быть, книги?..
— Ничего мне не нужно, — подчеркнуто ответил знахарь, — я только хотел бы, чтобы меня оставили в покое.
Адвокат примирительно улыбнулся и протянул руку:
— Ну хорошо. До свидания, пан Косиба.
Когда сзади захлопнулись ворота тюрьмы, у адвоката Корчинского уже созрело решение: следовало поехать на мельницу, в Радолишки, в окольные деревни, разыскать свидетелей — бывших пациентов знахаря — и привезти их на суд. «При случае загляну на пару дней в Людвиково, — подумал он, — а из этого дела организую большой процесс и если не выиграю его, то грош мне цена».