Здесь автор дневника называет документы, интересующие мисс Норман. Но поскольку, по моему мнению, те документы, а также их содержание, и сегодня, как и прежде, составляют государственную тайну, я счел невозможным упоминать о них на печатных страницах. Изъятие этого отрывка нисколько не меняет сути того факта, что мисс Норман потребовала в обмен за свое молчание ознакомить ее с тайными дипломатическими бумагами — безразлично, с какими именно. (Примечание Т. Д.-М.).
— Теперь я вас, наконец, понял, — раздался внизу холодный голос Яцека. — Вся эта комедия с наплывом супружеских чувств была всего-навсего попыткой шантажировать меня, чтобы выведать государственные тайны. Вы — шпионка.
— Я поражена вашей проницательностью, — заметила она иронично. — Не понимаю только, к чему такие прямолинейные определения. Вы не ошибаетесь. И именно такова моя задача — получить документы, о которых я вам сказала. Я их у вас не заберу. Они будут нужны мне на какие-то полчаса. Как видите, мы и так знаем об их существовании. Да и довольно подробно знакомы с их содержанием. Насколько я успела сориентироваться в ситуации за время своего пребывания в Польше, вы легко можете взять или, так сказать, позаимствовать эти бумаги на полчаса, и за это время они будут сфотографированы без малейших повреждений. Я верну их вам в точно таком же виде, как они были, и никто даже не подумает, что они попали в наши руки благодаря вам.
Яцек молчал, и она продолжала:
— И наконец, кроме вас, к тем документам имеет доступ еще несколько человек. И если бы даже что-то выплыло наружу, то никто не сможет доказать, что в этом виноваты вы. Надо лишь немного ловкости, чтобы вся эта операция прошла безболезненно, не вызвав последствий. Со своей стороны обещаю вам сохранить все в полной тайне. Сразу же как будут сделаны снимки, вы получите мое письменное согласие на развод, а также признание, что вы вступили в брак со мной в бессознательном состоянии, одурманенный наркотиками. Одним словом, получите полную свободу.
Яцек продолжал молчать.
— О, я хорошо знаю, о чем вы сейчас думаете. Обдумываете, каким образом отдать меня в руки вашего Второго отдела. Я этого не боюсь. Но поскольку под влиянием минутного умопомрачения или вспышки вы можете сделать такой опрометчивый шаг, хочу вас предостеречь. Ничего вы этим не достигнете. Это было бы так же бесполезно, как и то, что вы послали свою хорошенькую жену в Криницу следить за мной. Она, бедная, так намучилась, обыскивая мои вещи, и ничего не нашла. Даже не получила моей фотографии. Напрасно вы привлекли ее к такой рискованной затее.
— Вы говорите неправду, — сказал Яцек. — Я никогда в жизни не унизил бы достоинства своей жены таким поручением.
— Охотно вам верю. В таком случае она сделала это по собственному почину. Но, право, это неважно. Я только хотела привести вам доказательство того, что я достаточно осторожна и достаточно опытна, так что не оставляю никаких компрометирующих меня следов. Конечно, по вашему обвинению меня могут арестовать и несколько дней, а то и недель, продержать в заключении. Однако доказать ничего не сумеют. И будут вынуждены освободить меня после вмешательства моего посольства, которое также не знает, с какой целью я сюда приехала. Причем учтите: все легко поверят мне, когда я разоблачу мотивы вашего наговора. А кончится все тем, что я таки уеду без нужных мне документов, но вы отправитесь в тюрьму не только как двоеженец, но и с клеймом подлого клеветника, который, чтобы избавиться от своей законной жены, обвинил ее в шпионаже. Да и ваша нынешняя жена, а по сути — ваша любовница, о чести которой вы так заботитесь, тоже не выйдет сухой из воды, поскольку я не буду делать тайны из ее копания в моих вещах. Оба вы будете не очень красиво выглядеть. Пара любовников, прикидывающихся супругами, задумали коварный заговор против покинутой законной жены.
— Ой, какая же вы подлая! — еле слышно прошептал Яцек.
— Это не имеет значения. У нас мало времени, чтобы играть дефинициями. Я хотела только разъяснить вам ваше положение. Оставим при себе то, что вы думаете обо мне и что я о вас. Для наших дел это ничего не значит. Впрочем, чтобы порадовать вас, могу сказать, что когда-то я действительно была с вами счастлива и за свою теперешнюю задачу взялась с огромной неохотой. Взялась только потому, что это должно быть мое последнее поручение в разведке. Достав эти документы, я получу свободу и смогу, наконец, начать спокойную частную жизнь. Но поскольку условием моего освобождения поставлено получение именно этих документов, вы можете быть уверены, что я не остановлюсь ни перед чем, чтобы выбить их из вас. Вот все, что я хотела сказать. Каков же ваш ответ?
— Вы ошиблись, — спокойно сказал Яцек. — Я вполне осознаю весь трагизм моего положения. Но предпочитаю охотнее принять на себя все возможные последствия, чем стать предателем. Поэтому честно предупреждаю вас: я сделаю так, как велят мне моя честь и совесть. Возможно, я не сумею доказать, что вы шпионка, но мой долг — составить соответствующее донесение. Прощайте.
— Подождите минутку, — задержала она его. — Я не требую от вас немедленного ответа. И хочу предостеречь от опрометчивого поступка. Вам потребуется некоторое время, чтобы все хорошо взвесить. А прежде всего, подумать о том, что дело это касается не только вас, но и вашей жены. Может, вы бы посоветовались с ней…
— Неужели вы думаете, что моя жена станет подталкивать меня к измене? Если да, то вы глубоко ошибаетесь, так же как и тогда, когда представили себе, что я способен на эту подлость. Предупреждаю, что прямо отсюда я пойду и заявлю на вас. Убежать вам не удастся.
Мисс Норман громко засмеялась:
— А я и не подумаю бежать! Будьте же все-таки рассудительны. Вы сейчас так возбуждены, что легко можете допустить ошибку, о которой потом будете сожалеть. Буду с вами вполне искренна. Я хорошо чувствую, как тяжело вы переживаете в эти минуты. И, несмотря на всю вашу неприязнь ко мне, симпатизирую вам ничуть не меньше. Вы и теперь тот самый добрый и благородный молодой человек, которого я так когда-то любила. Именно поэтому я хотела бы, очень хотела бы как-то облегчить ваше положение. Поверьте моему слову. Вы ведь прекрасно знаете, что я вас не боюсь, так что мне нет нужды кривить душой. Мы играем с открытыми картами. Правда, карты эти не очень привлекательны: с одной стороны — шантаж и шпионаж, с другой — двоеженство и донос, — но это еще отнюдь не означает, что у нас не осталось других душевных порывов. Так вот, я не желаю вам зла! Не хочу, чтобы вы вспоминали меня как омерзительную гадину! Вы мне верите?..
Эта страшная женщина, как я теперь убедилась, непревзойденная лицемерка. Достаточно сказать, что я сама, слушая ее, готова была поверить в искренность ее добрых намерений. Я! И не видя ее! Так чего уж требовать от Яцека, на которого она могла влиять не только точно рассчитанными модуляциями голоса, но и целым арсеналом мимики и жестов, взглядов и улыбок! Увы, а я не могла его предостеречь! Впрочем, может, и хорошо, что не могла!
Яцек остановился и сказал:
— Хотел бы вам поверить…
Это прозвучало довольно неуверенно, но ей было достаточно, чтобы возобновить свою дипломатию. Она начала доказывать, что сама изнемогает под навязанным ей бременем шпионской работы и что, согласившись на компромисс, Яцек не только спас бы себя, но и избавил бы ее от этих безжалостных грубых начальников, совершенно лишенных сердца. И, в конце концов, так все обернула, что получалось, будто это она, несчастная и затравленная, ждет от Яцека спасения.