Под вечер он услышал скрипучее карканье.
— Опять этот ворон! — с тоской сказал Удачник. — Ну что ему от меня надо! Какую еще беду он мне накаркает!
А ворон взлетел на самый подоконник, и со спины его — прямо на стол — соскочил маленький, точно игрушечный, человечек.
Удачник так удивился, что на минуту забыл о всех своих неудачах.
— Эй! Кто ты такой? Может, ты гном? Но ведь гномы бывают только в сказках!
— Если бы только в сказках! — тихо сказал Нильс, вздыхая. — Я ведь был человек как человек, вот такой, как ты, только мальчик. А настоящий гном заколдовал меня. С тех пор я так и живу — не то человек, не то непонятно что…
— Да где ж ты живешь? — спросил Удачник.
— А я с птицами живу. Меня гусиная стая к себе взяла.
— Какой ты счастливый, — воскликнул Удачник. — Ах, если б я мог стать таким, как ты! Если бы и меня унесли отсюда перелетные птицы!
Тут ворон, который до сих пор молчал, подтолкнул Нильса крылом и радостно каркнул:
— Говор-р-ри! Говор-р-ри! Скор-р-рей говор-р-ри! «Вот оно что! Вот зачем Фумле-Друмле принес меня сюда! — подумал Нильс. — Неужели я сейчас снова стану человеком!..»
Он открыл рот и, замирая от волнения, начал:
— Стань передо мной, Как мышь перед горой…
И вдруг замолчал. Как будто забыл все колдовские слова.
— Говор-р-ри! Говор-р-ри дальше! — закаркал Фумле-Друмле.
Но Нильс только отмахнулся от него.
А Удачник, который ни о чем и не подозревал, наклонился над Нильсом и сказал:
— Ну, говори же, говори дальше! Я никогда не слышал таких стишков!
— И хорошо, что не слышал, — сказал Нильс.
— Дур-р-рак! Дур-р-рак! — закаркал Фумле-Друмле.
— Помолчи! — прикрикнул на ворона Нильс. Потом снова повернулся к Удачнику и спросил:
— А ты почему хочешь стать таким, как я?
— Потому что я самый несчастный человек на свете! — воскликнул Удачник.
— Ты только послушай, что со мной случилось.
И он рассказал Нильсу, ничего не утаивая, о своей беде.
— Да, тут рад будешь на край света улететь, — согласился Нильс. — Но ведь Неудачнику-то от этого не станет легче!.. Послушай, я, кажется, смогу помочь твоему горю.
Он подбежал к ворону и стал что-то шептать ему на ухо.
— Дур-р-рак! Дур-р-рак! — закаркал в ответ ему Фумле-Друмле.
А Нильс все уговаривал и уговаривал ворона. Потом забрался к нему на спину, и они улетели — ворон и маленький человечек.
— Что это? — пробормотал Удачник, тряхнув головой. — Наверное, я спал и мне приснился сон?
Пока он раздумывал над этим, кто-то бросил в его окно несколько листков пропавшей рукописи.
И перед Удачником мелькнули черные вороньи крылья.
Весь вечер, до поздней ночи, собирал Нильс и Фумле-Друмле развеянные ветром листы и листок за листком приносили Удачнику. Они подбирали их на крышах и чердаках, па ветках деревьев и на дорожках сада, среди мусорной свалки и па колокольне собора. Куда только не заглядывали ворон и мальчик!
Одну страничку Нильс вытащил из собачьей будки. Фумле-Друмле вырвал какой-то исписанный листок прямо из рук торговца, когда тот свертывал из него кулек для орехов.
А счастливый Удачник расправлял, разглаживал каждую страницу и складывал их по порядку.
— Вот все и на месте! — сказал он наконец — Спасибо тебе, маленький человечек! И тебе спасибо, ворон! Я думал, ты мне беду накаркаешь, а ты мне вот какое счастье принес!
Он схватил рукопись и, несмотря па поздний час, побежал к Неудачнику. Пусть и счастливый Неудачник порадуется своей удаче!
Фумле-Друмле и Нильс остались одни на крыше.
— Ну что ж, надо возвращаться восвояси, — сказал ворон Нильсу. — Прозевал свое счастье, на себя и пеняй.
— Да ты не сердись, Фумле-Друмле, — сказал Нильс. — Очень уж мне стало жалко и Удачника и Неудачника.
1
И вот наконец Нильс увидел родную деревню.
— Гляди, гляди, — крикнул он Мартину, — вон улица наша! Вон наш дом! Попросим Акку спуститься.
Но Акку не надо было просить. Она ведь была умная гусыня и сама понимала, как хочется Нильсу увидеть родной дом.
Она высмотрела за деревней заглохший пруд и приказала стае спускаться.
Нильсу не терпелось сейчас же побежать домой. Но он боялся встретиться с кем-нибудь на улице и решил подождать до вечера.
Когда совсем уже стемнело, он отправился в деревню. Мартин со своим семейством тоже пошел за ним. Он хотел показать жене и детям птичник, в котором провел свою молодость.
— Мы только взглянем разок и вернемся, — сказал Нильс старой гусыне.
К счастью, они никого не встретили, пока шли через деревню.
Вот и знакомый двор. Они осторожно прошмыгнули через калитку.
Во дворе было тихо. Все куры и гуси давно уже спали. Только из дома доносились неясные голоса. Дверь в дом была приоткрыта, и оттуда узкой полосой пробивался свет.
Нильс заглянул в щелку.
В комнате все по-прежнему: у окна — стол, около печки — сундук и даже сачок на старом месте, между окном и шкафом.
Мать с отцом сидели за столом около лампы. Мать что-то вязала, а отец штопал рыбачью сеть. Под столом, свернувшись калачиком, лежал кот и тихонько мурлыкал.
— Где-то сейчас наш сыночек? — говорила мать, тяжело вздыхая. — Верно, голодает да холодает, скитаясь по дорогам… А может, больной лежит. Долго ли ребенку заболеть!..
Отец ничего не сказал. Он только нахмурился и еще ниже склонился над сетью.
— А может, его и на свете уже нет, — снова заговорила мать и украдкой вытерла глаза концом своего вязанья.
«Да я жив! Я здесь!» — чуть было не крикнул Нильс и сам отер рукавом слезы.
— Ну уж ты придумаешь! — сердито сказал отец. — Подожди, вернется наш сыночек! Мы еще с ним порыбачим! Но мать только всхлипнула в ответ.
— Уж какое там вернется! Если и жив, все равно домой не придет… — говорила она сквозь слезы. — Сколько раз тебе твердила: не наказывай ты его. Ведь мал он да глуп — что с него спросишь? А ты чуть что — сразу за ремень. Вот он и убежал.
— Ну да, а сама ты его мало бранила, что ли?
— Да я так уж, любя…
— А я что, не любя? Только вот одно я в толк не возьму — неужели он Мартина с собой увел? Собаку бы еще, это я понимаю. Собака — друг человека. А тут гусь какой-то! Гусь человеку не товарищ.