— Миссис Фаулер! — возвестил он. Миссис Тауэр вскочила.
— Джейн! — воскликнула она. — Сегодня я тебя не ждала.
— Да, дворецкий мне так и сказал. А я точно написала в письме, что буду сегодня.
К миссис Тауэр вернулось присутствие духа.
— Ну, это не важно. Я всегда рада тебя видеть. К счастью, сегодня вечер у меня свободный.
— Ни в коем случае не хлопочи из-за меня. Если мне дадут на ужин яйцо в мешочек, больше ничего не надо.
Красивое лицо миссис Тауэр скривилось в мимолетной гримаске. Яйцо в мешочек!
— Ну, надеюсь, у нас найдется что-нибудь получше.
Я вспомнил, что хозяйка и гостья сверстницы, и внутренне усмехнулся. Миссис Фаулер выглядела на все пятьдесят пять. Она оказалась довольно крупной особой; на ней была черная соломенная шляпа, с широких полей сзади на плечи спадала черная кружевная вуаль, плащ — причудливое сочетание строгости и аляповатости, длинное черное платье, такое необъятное, словно под ним надето несколько нижних юбок, и прочные башмаки. Она явно страдала близорукостью, ибо смотрела на мир через большие очки в золотой оправе.
— Не выпьешь ли чаю? — спросила миссис Тауэр.
— Если это не доставит слишком много хлопот. Сейчас я сниму свою накидку.
Она принялась стягивать черные перчатки, потом сняла плащ. Ее шею обвивала массивная золотая цепочка с большим золотым медальоном, в котором, не сомневаюсь, заключена была фотография покойного супруга. Потом она сняла шляпу и вместе с перчатками и плащом аккуратно положила в угол дивана. Миссис Тауэр поджала губы. Что и говорить, наряд миссис Фаулер не слишком подходил к строгой, но величавой красоте этой заново отделанной гостиной. Любопытно, подумал я, где она добывает такие необыкновенные одеяния. Платье не старое, материя дорогая. Странно подумать, что портнихи еще шьют по фасонам, каких никто не носит уже четверть века. Седеющие волосы миссис Фаулер разделены посередине пробором, прическа самая простая, оставляющая лоб и уши открытыми. Волосам этим явно неведомы щипцы какого-нибудь мсье Марселя. Взор гостьи упал на чайный столик, на серебряный чайник в георгианском стиле и чашки старинного вустерского фарфора.
— Что ты сделала с чехольчиком, который я тебе сшила в прошлый приезд, Мэрион? — спросила она. — Ты им не пользуешься?
— Как же, я пользовалась им каждый день, Джейн, — без запинки ответила миссис Тауэр. — К сожалению, недавно с ним случилась беда. Он сгорел.
— Но предыдущий, который я тебе сшила, тоже сгорел.
— Боюсь, ты нас считаешь ужасно неосторожными.
— Пустяки, — улыбнулась миссис Фаулер, — я с удовольствием сделаю для тебя еще один. Завтра же пойду в магазин Либерти и куплю шелку.
Миссис Тауэр мужественно снесла удар.
— Право, я этого не заслуживаю. А жене вашего приходского священника такой чехол не нужен?
— Для нее я только недавно сшила, — с живостью ответила миссис Фаулер.
Она улыбнулась, блеснули мелкие, ровные, очень белые зубы. Прекрасные зубы. Улыбка у нее оказалась премилая.
Однако я решил, что пора мне оставить их вдвоем, и откланялся.
На другой день рано поутру мне позвонила миссис Тауэр, и по голосу я сразу понял, что она в отличном настроении.
— Хочу вам сообщить потрясающую новость, — сказала она. — Джейн выходит замуж.
— Что за вздор!
— Сегодня она мне представит своего жениха, он у меня обедает, и вы тоже непременно приходите.
— Но я помешаю.
— Нисколько. Джейн сама предложила вас пригласить. Приходите обязательно.
Она неудержимо рассмеялась.
— Кто он такой?
— Не знаю. Джейн говорит, он архитектор. Можете вы себе представить, какого человека выберет в мужья Джейн?
Вечер у меня был свободен, а что обед у миссис Тауэр будет отменный, я не сомневался.
Когда я пришел, миссис Тауэр, блистательная, в легком свободном платье, которое, правда, естественней выглядело бы на женщине чуть помоложе, была одна.
— Джейн кончает прихорашиваться. Дождаться не могу, когда вы на нее полюбуетесь. Она трепещет от радости. Говорит, что жених ее обожает. Его зовут Гилберт, и, когда она о нем заговаривает, у нее голос так потешно дрожит. Я еле удерживаюсь от смеха.
— Любопытно, на что он похож.
— О, я очень ясно себе представляю. Огромный, громоздкий, лысый, и поперек большущего живота большущая золотая цепь. Круглая красная бритая физиономия и оглушительный бас.
Вошла миссис Фаулер. На ней было очень строгое платье черного шелка, с широчайшей юбкой и треном. Скромный треугольный вырез, рукава до локтей. Бриллиантовое ожерелье в серебряной оправе. В руках она держала длинные черные перчатки и черный веер из страусовых перьев. Она умудрялась (это дается далеко не всем) выглядеть в точности тем, что она есть на самом деле. Безошибочно понимаешь: перед тобой добропорядочное ископаемое из семейства наших богатых северных промышленников.
— Шея у тебя очень недурна, Джейн, — с улыбкой великодушно похвалила миссис Тауэр.
И правда, при таком немолодом лице шея удивительная, просто девичья. Гладкая, без морщинки, очень белая. И еще я заметил на редкость красивую посадку головы.
— Сказала вам Мэрион, какая у меня новость? — обратилась ко мне миссис Фаулер с поистине чарующей улыбкой, словно к давнему доброму другу.
— Поздравляю вас, — сказал я.
— Подождите поздравлять, поглядите сперва на моего молодого человека.
— Как мило, что ты называешь жениха своим молодым человеком, — улыбнулась миссис Тауэр.
Глаза миссис Фаулер весело блеснули за несуразными очками.
— Не думай, что увидишь дряхлого старца. Не хочешь же ты, чтобы я вышла за развалину, который уже стоит одной ногой в гробу?
Только этими словами она и предупредила нас. Да и не осталось времени на разговоры, дворецкий распахнул дверь и громко объявил:
— Мистер Гилберт Нэйпир.
Вошел молодой человек в отлично сшитом смокинге. Худощавый, невысокий, со светлыми чуть вьющимися от природы волосами, синеглазый, без бороды и усов. Не то чтобы очень хорош собой, но лицо славное, приветливое. Возможно, лет через десять оно покроется морщинами и поблекнет, но сейчас перед нами был юнец, свеженький, чистенький, цветущий. Уж конечно, не старше двадцати четырех лет. Сперва я подумал: наверно, это сын нареченного Джейн (а я и не знал, что жених — вдовец) явился сказать, что из-за внезапного приступа подагры папаша не может прибыть к обеду. Но его глаза тотчас обратились к Джейн, лицо просияло, и он направился к ней, протянув руки. С застенчивой улыбкой она подала ему обе руки и обернулась к невестке:
— Это мой молодой человек, Мэрион. Он протянул руку.