«Не можешь же ты спать здесь, — сказал он. — Не глупи. Спи в постели».
«Нет, не хочу. Оставь меня в покое».
Они препирались до утра, но она настояла на своем и с тех пор каждый вечер стелила себе на диване в гостиной. Однако в крохотной квартире они не могли уединиться друг от друга — не могли не видеть и не слышать друг друга. Они прожили в такой близости столько лет, что быть вместе стало для них естественной потребностью. Он пытался урезонить ее. Он считал ее неописуемо глупой и без конца спорил с ней, силясь доказать, как она неразумна и упряма. Он не мог оставить ее в покое. Он не давал ей уснуть и говорил, говорил ночи напролет, пока оба совсем не лишались сил. Ему казалось, что он сумеет убедить ее не любить. По два-три дня они вовсе не разговаривали. Однажды, вернувшись домой, он застал ее в слезах. Это так на нее подействовало, что он стал заверять ее в любви и попытался тронуть, напомнив о долгих счастливых годах, которые они прожили вместе. Он хотел простить и забыть. Он обещал никогда впредь не упоминать о Джерри. Неужели они не смогут забыть пережитый кошмар? Однако мысль обо всем, что подразумевало примирение, была ей глубоко противна. Она сказала ему, что у нее невыносимо болит голова, и попросила снотворного. Наутро, когда он уходил, она притворилась спящей, но едва за ним закрылась дверь, как она собрала свои вещи и ушла из дому. У нее были кое-какие доставшиеся по наследству драгоценности, продав которые, она сняла комнату в дешевом пансионе. Свой адрес от Чарли она скрыла.
И вот, когда он обнаружил, что она его бросила, он сломался. Не перенес такого удара. Он сказал Дженет, что его одиночество невыносимо. Он писал Марджери, умоляя ее вернуться, просил Дженет за него походатайствовать. Он был готов обещать все что угодно, он унижался. Марджери ничто не трогало.
— Вы думаете, она когда-нибудь вернется к нему? — спросил я Дженет.
— Она говорит, что нет.
Тут мне пришлось уйти. Время подходило к половине второго, а свидание у меня было в другом конце Лондона.
Дня через два или три мне позвонила Марджери и спросила, не может ли со мной увидеться. Она предложила приехать ко мне. Я пригласил ее к чаю и старался быть с ней очень мягким. Ее дела меня не касались, но в глубине души я считал ее очень глупой, и, возможно, от меня веяло холодом. Она никогда не была красивой и с ходом лет мало изменилась. Она сохранила свои чудесные темные глаза, а лицо у нее оставалось на удивление гладким — ни намека на морщины. Одета она была очень просто, а если и воспользовалась косметикой, то так умело, что я ничего не заметил. Она сохраняла прежнее обаяние полной естественности и доброжелательности.
— Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали, если это вас не очень затруднит, — начала она без обиняков.
— Что именно?
— Чарли сегодня переезжает от Маршей назад в квартиру. Боюсь, первые дни там будут для него довольно трудными. Вы были бы крайне добры, если бы пригласили его, например, пообедать с вами.
— Посмотрю в ежедневнике, когда это можно будет устроить.
— Мне сказали, он много пьет. Такая жалость! Если бы вы могли поговорить с ним…
— Насколько я понял, у него последнее время были какие-то семейные неприятности, — сказал я, быть может, слишком ядовито.
Марджери вздрогнула, словно я ее ударил. Она покраснела и жалобно на меня посмотрела.
— Разумеется, с ним вы знакомы гораздо дольше, чем со мной. Естественно, вы приняли его сторону.
— Моя дорогая, правду сказать, все эти годы я поддерживал с ним знакомство главным образом из-за вас. Он мне никогда особенно не нравился, но вас я всегда считал удивительно милой женщиной.
Она улыбнулась мне очень благодарной улыбкой. Она знала: я сказал то, что думал.
— Вы считаете, я была ему хорошей женой?
— Идеальной.
— Он часто настраивал людей против себя. Очень многие его недолюбливали, но мне никогда не бывало с ним трудно.
— Он был безумно к вам привязан.
— Знаю. Нам вместе было чудесно. Шестнадцать лет мы были безоблачно счастливы. — Она помолчала и опустила глаза. — Мне пришлось его оставить. Терпеть дольше было немыслимо. Непрерывные ссоры, так ужасно!
— Я никогда не мог понять, почему два человека должны жить вместе, если они этого не хотят.
— Видите ли, для нас это было особенно ужасно. Мы ведь всегда жили в тесной близости, и нам некуда было деться друг от друга. Под конец я просто видеть его не могла.
— Полагаю, положение было нелегким для вас обоих.
— Я ведь не виновата, что полюбила. Видите ли, это была совсем другая любовь, чем моя любовь к Чарли. В ней всегда было что-то материнское, опекающее. Я ведь гораздо благоразумнее него. Он неуправляем, но я всегда умела найти к нему подход. Джерри совсем другой. — В ее голосе появилась нежность, а лицо осветилось изнутри. — Он вернул мне юность. Для него я была молоденькой девушкой, я могла полагаться на его силу, чувствовать себя с ним в безопасности.
— Мне он казался очень милым мальчиком, — медленно произнес я. — Думаю, он многого добьется. Когда я с ним познакомился, он выглядел слишком молодым для своих обязанностей. Ему же сейчас только двадцать девять, не так ли?
Она мягко улыбнулась моему намеку.
— Я не скрывала от него свой возраст. Он говорит, что это не имеет значения.
Я знал, что это правда. Не в ее натуре было скрывать свой возраст. Она испытывала какую-то яростную радость, говоря ему о себе всю правду.
— Сколько вам лет?
— Сорок четыре года.
— Что вы намерены теперь делать?
— Я написала Джерри, что ушла от Чарли. Как только он ответит, я поеду к нему.
Я был ошарашен.
— Знаете, он живет в очень маленькой колонии, и ваше положение там будет не из легких.
— Он взял с меня обещание, что я приеду к нему, если моя жизнь после его отъезда станет невыносимой.
— Вы уверены, что так уж благоразумно полагаться на то, что говорит влюбленный молодой человек?
И вновь ее лицо озарил все тот же восторг.
— Да. Если этот молодой человек — Джерри.
У меня сжалось сердце. Я помолчал. А потом рассказал ей историю дороги, которую построил Джерри Мортон. Я придал своему рассказу драматичность, и, по-моему, он прозвучал достаточно многозначительно.
— Зачем вы мне это рассказали? — спросила она, когда я умолк.
— Мне казалось, это интересная история.
Она покачала головой и улыбнулась.
— Нет, вы хотели доказать мне, что он молод и полон энтузиазма и так увлечен своей работой, что у него не хватает времени ни на что другое. Я не буду мешать его работе. Вы не знаете его, как знаю я. Он невероятный романтик. Он смотрит на себя, как на первопроходца. Я немножко заразилась его увлечением идеей созидания новой страны. В ней есть что-то великолепное, правда? По сравнению с этим жизнь здесь кажется очень суетной и пошлой. Но, разумеется, ему там очень одиноко. Даже общество женщины средних лет может оказаться желанным.