— Надо дать ему анашу, — сказал кто-то на персидском. — Очень помогает при душевных муках.
В губы мне вложили янтарный мундштук, я вновь погрузился в полудрему и откуда-то издали слышал чей-то голос:
— Почтенный хан, я потрясен обрушившимся на нас несчастьем. Сейчас я хочу только одного — чтобы наши дети поженились как можно скорей.
— Но, дорогой князь, Али хан не может сейчас жениться. Он — кровник. Ведь Нахараряны объявили нас кровными врагами. Жизнь моего сына ежеминутно подвергается смертельной опасности, поэтому я отправил Али хана в Иран. В настоящее время он никак не может жениться на вашей дочери.
— Я умоляю вас, Сафар хан, неужели мы не сумеем защитить наших детей? Они могут уехать отсюда хоть в Индию, хоть в Испанию. Поймите, Сафар хан, честь моей дочери запятнана, и лишь брак может спасти ее доброе имя.
— Но ваша светлость, разве Али хан запятнал честь вашей дочери? К тому же вы всегда найдете для княжны жениха среди русских или армян.
— Хан, мы могли бы представить это просто как невинную прогулку, и никто бы ничего не заподозрил. Ваш сын поспешил. Он слишком погорячился и должен исправить свою ошибку.
— Как бы там ни было, Али хан — кровник, он не может жениться.
— Но, Сафар хан, поймите меня, я ведь тоже отец…
Голоса умолкли. Наступило долгое, тягостное молчание. Я глядел на крупинки анаши, напоминающие муравьев.
Наконец, пришел день, когда с меня сняли повязки. Я осторожно коснулся рубца. Это первая рана, нанесенная мне врагом. Я поднялся с постели и, все еще ощущая слабость в ногах, медленно прошелся по комнате. Слуги почтительно стояли в стороне, готовые в любой момент броситься мне на помощь.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел отец. Слуги тотчас вышли.
Я серьезно поглядел на него, ожидая, что он скажет.
— К нам каждый день приходят из полиции, — сказал он после некоторого молчания. — И, кстати, не только они разыскивают тебя. За тобой охотятся все Нахараряны. Пятеро из них уже уехали в Иран. Да, чуть не забыл, — отец усмехнулся, — Меликовы тоже объявили тебя своим кровным врагом. Из-за гнедого. А друзей твоих отправили на фронт. — Он еще немного помолчал и добавил: — Я расставил вокруг дома двадцать человек охраны.
Я стоял, опустив голову, не произнося ни слова. Рука отца легла мне на плечо.
— Я горжусь тобой, Али хан, горжусь. — Голос отца звучал ласково. — На твоем месте я поступил бы так же.
— Ты доволен мной, отец?
— Я очень доволен тобой, — ответил он, потом обнял меня и, глядя прямо в глаза, спросил: — Но объясни мне, почему ты не убил ее?
— Не знаю, отец… Я был слишком измучен.
— Лучше бы ты убил ее. Впрочем, теперь уже поздно говорить, об этом. Но я тебя не корю за это. Мы все, вся семья гордимся тобой.
— Что же теперь будет, отец?
Он прошелся по комнате и со вздохом сказал:
— Здесь ты, конечно, оставаться не можешь. И в Иран тебе ехать нельзя. Тебя разыскивают полиция и две могущественные семьи. Будет лучше, если ты уедешь в Дагестан. Поживешь в каком-нибудь глухом ауле, где тебя никто не найдет. Ни полиция, ни армяне не посмеют сунуть туда нос.
— И до каких пор я останусь там?
— Ты пробудешь там долго, Али хан. До тех пор, пока полиция не закроет дело, а враждующие семьи помирятся со мной. Я навещу тебя.
Той же ночью в сопровождении надежной охраны я отправился в путь…
Здесь, в доме Кази Муллы я находился под надежным покровительством дагестанского гостеприимства. Жители аула знали, что я — кровник, и это придавало мне в их глазах ореол героя и мученика. Я был окружен незримой, но постоянной заботой хозяина дома и его домочадцев. Кто-то следил за тем, чтобы в моем кальяне табак всегда был смешан с анашой.
Курил я много, уносясь в волнах призрачных видений. Стараясь отвлечь меня, Кази Мулла без умолку болтал.
— Не засыпай, Али хан! Послушай, что я расскажу тебе. Ты знаешь историю Андалала?
— Андалала? — вяло повторил я.
— Да ты хоть знаешь, что такое Андалал? Знаешь ли ты, что шестьсот лет тому назад Андалал был большим и сильным селом. Правил здесь очень добрый, умный и храбрый хан. Но разве народ когда-нибудь ценит свое счастье? Не понравилось людям, что у них такой мягкий и добрый правитель, пришли они к хану и сказали: «Ты надоел нам, убирайся отсюда!» Горько стала хану слышать эти несправедливые слова, заплакал он, потом простился с родными, сел на коня и отправился в Иран. Там он поступил на службу к шаху и, благодаря своему уму, смог в скором времени достичь высокого положения. Шах очень ценил его советы и всегда прислушивался к ним. Хан же стал великим полководцем, покорил для шахской короны много земель. Но, несмотря на все почести и богатство, он не мог забыть несправедливости андалалцев, и обида на Андалал не унималась в его сердце. После долгих размышлений он решил уговорить шаха совершить поход на Андалал, чтобы смести его с лица земли.
«Правитель Андалала богат золотом и несметными сокровищами, — сказал он шаху. — Если мы возьмем эту деревню, все богатство поступит в шахскую казну».
Шаху это предложение понравилось, он снарядил войско, сам встал во главе его, и двинулись они на Дагестан. Вот подошли иранцы к Андалалу, разбили у подножья гор лагерь и потребовали, чтобы жители села сдались.
«Вас больше, но вы — в долине, — отвечали им андалалцы, — а нас хоть и меньше, но мы на горе. Но сильней и вас, и нас — Аллах в небесах. На все его воля. Мы без боя не сдадимся».
На защиту своей деревни встал весь народ — и мужчины, и женщины, и дети. А в первых рядах обороняющихся сражались сыновья того самого хана. Храбро бились иранцы, но родная земля придавала андалалцам сил, опрокинули они противника, иранцы дрогнули, побежали. Впереди всех бежал доблестный шах, замыкал отступающее войско хан, который привел врагов.
Прошли годы. Хан старел, все сильней мучили его угрызения совести, и все сильней тянуло его в родную деревню, хотелось ему увидеть напоследок Андалал, покаяться перед земляками. Оставил он свой тегеранский дворец, приехал в Андалал. Но никто из андалалцев не захотел иметь дела с предателем. Бродил хан от дома к дому, но нигде не встретил ни сочувствия, ни понимания. Пришел тогда он к кази и говорит: «Я вернулся на родину, чтобы искупить свою вину. Пусть люди судят меня по законам предков».
Приказал кази созвать всех жителей деревни, связали хану руки, и кази объявил приговор:
«Этот человек совершил преступление, и по законам наших предков он должен быть похоронен заживо. Что вы скажете на это?»
«Да будет так!» — закричали люди.
Но кази был человеком справедливым.
«Хочешь ли ты сказать что-нибудь в свое оправдание?» — спросил он хана.
«Нет, — ответил тот. — Я виноват и готов принять смерть. Это очень хорошо, что в Андалале так свято чтут законы предков. Только почему же тогда вы забыли о другом законе, который гласит, что сын, поднявший меч на отца, должен быть казнен на его могиле? Разве не сражались против меня мои сыновья? Я требую справедливости. По закону и они должны быть казнены».