— Нет, нам следует атаковать!
С этими словами Ильяс бек взошел на трибуну.
— Мусульмане! — воскликнул он. — Я хочу еще раз объяснить вам, какая ситуация сложилась в городе. С началом революции фронт развалился. Русские с оружием в руках стоят у города, полные решимости начать грабежи. В настоящее время в Баку всего одно мусульманское войсковое соединение. Это наша добровольческая «Дикая Дивизия». Но мы уступаем русским и в численности, и в вооружении. Вторая войсковая часть, расквартированная в городе, — это боевые подразделения армянской националистической партии «Дашнакцутюн». Лидеры этой партии — Лалай и Андроник заключили с нами соглашение. Они создают ополчение из армянского населения Баку и направляют его в Карабах и Армению для защиты этих земель. Мы дали согласие на создание этого ополчения и его поход в Армению. Взамен этого армяне готовы объединиться с нами и предъявить русским ультиматум. Мы требуем, чтобы русская армия и беженцы впредь не проходили через наш город. Если русские отклонят наши требования, мы в союзе с армянами будем в состоянии добиться своего военным путем. Мусульмане, записывайтесь в «Дикую дивизию» и беритесь за оружие! Враг у ворот города!
Я внимательно слушал Ильяс бека. От его речи пахло войной и кровью.
Вот уже несколько недель, как во дворе казармы я учился стрелять из пулемета, и сейчас представлялась возможность применить свои знания на деле.
Мухаммед Гейдар стоял рядом со мной и поигрывал своим патронташем. Я наклонился и прошептал ему:
— После собрания зайдите с Ильяс беком ко мне. Сеид Мустафа тоже будет у нас. Надо обсудить ситуацию.
Он кивнул в ответ. Услышав, что у нас будут гости, Нино, как истинная хозяйка, принялась заваривать чай, и к приходу моих друзей все было готово.
Они явились при полном вооружении. Даже на зеленом поясе Сеида Мустафы висел кинжал.
Странное, необъяснимое спокойствие владело нами. Город накануне сражения казался строгим, хмурым и потому чужим. Правда, те же самые люди все еще торговали на улицах или просто прогуливались, но теперь в их движениях, поступках, жестах ощущался какой-то нереальный, кошмарный оттенок. Они словно понимали, что эти их будничные занятия в скором времени будут казаться совершенно бессмысленными.
— У вас достаточно оружия? — спросил Ильяс бек.
— Пять винтовок, восемь пистолетов, один пулемет и боеприпасы к ним. Кроме того, в доме есть подвал, где можно будет укрыть женщин и детей.
— Я в подвал не пойду, — твердо сказала Нино. — Я тоже буду защищать свой дом.
В голосе Нино звучала обида.
— Мы будем стрелять, Нино, а вы — перевязывать раненых, — спокойно ответил Мухаммед Гейдар.
Нино опустила глаза, пытаясь скрыть от посторонних бушевавшую в них ярость.
— О, Господи, улицы города станут полем сражения, — глухим голосом проговорила она, — театр превратится в штаб… Скоро пройтись по Николаевской станет трудней, чем уехать в Китай! А для того, чтобы попасть в лицей святой Тамары, придется либо изменить мировоззрение, либо же вступить в бой с целой армией. Я уже вижу, как вы ползете по Губернаторскому саду и устанавливаете пулемет у бассейна, где мы когда-то встречались с Али ханом… Как все стало странно!
— Боя не будет, — уверенно сказал Ильяс бек. — Русские примут наш ультиматум.
Мухаммед Гейдар горько рассмеялся.
— Совсем забыл: по дороге сюда я встретил Асадуллу. Он сказал мне, что русские не приняли нашего ультиматума. Они требуют, чтобы мы сдали оружие. Я лично своего оружия сдавать не намерен.
— Для нас и наших союзников-армян это означает сражение, — сказал Ильяс бек.
Нино молчала, отвернувшись к окну. Сеид Мустафа растерянно поправил свою эммаме.
— О Аллах, Аллах! Я никогда не был в, бою. И я не так умен, как Али хан. Но я хорошо знаю шариат. Мусульманин в бою не должен рассчитывать на верность христиан. Вообще, дурно полагаться на кого-либо. Так гласит шариат, и такова жизнь. Кто командует армянскими отрядами? Степа Лалай! Вы же прекрасно знаете, кто это такой. В 1905 году мусульмане убили его родителей, и я не верю, что он может это забыть. Я вообще не верю, что армяне будут воевать на нашей стороне против русских. Ведь кто такие эти русские? Жалкие оборванцы, анархисты, бандиты. И руководит ими тоже армянин — Степан Шаумян. А армянские националисты скорей договорятся с армянскими анархистами, чем с азербайджанскими националистами. Все это ясно, как Коран.
— Сеид, — возразила Нино, — если победят русские, то не поздоровится ни Лалаю, ни Андронику.
Мухаммед Гейдар расхохотался.
— Простите меня, — сказал он потом в ответ на наши удивленные взгляды, — только я сейчас подумал: а что будет с армянами, если победим мы? Если турки войдут в Армению, мы же не станем защищать ее…
— К чему сейчас говорить об этом! — рассердился Ильяс бек. — Это даже не подлежит обсуждению. Армянский вопрос будет решен легко и просто: батальоны Лалая уйдут в Армению. Вместе с солдатами уйдут и их семьи. Таким образом, в Баку через год не останется армян. У них будет свое государство, а у нас — свое. Мы будем жить, как соседи…
— Ильяс бек, — не выдержал я. — Сеид совершенно прав. Не забывайте о голосе крови. Степа Лалай должен быть последним подлецом, чтобы забыть о родителях, убитых мусульманами, и не попытаться отомстить за них.
— Или же он должен быть политиком, Али хан. Он должен быть человеком, который подавит в себе чувство мести, чтобы спасти свой народ от уничтожения. Если он человек умный, то перейдет на нашу сторону. Это принесет пользу и ему самому, и его народу.
Мы проспорили, до темноты.
— Будьте, кем хотите, — вмешалась, наконец, Нино, — будьте политиками, будьте — простыми людьми. Я прошу лишь об одном: возвращайтесь через неделю живыми и здоровыми. Потому что если в городе начнутся бои…
Она не договорила.
Ночью Нино легла рядом со мной, и я видел, что она не спит. Она лежала, устремив взгляд в окно, ее влажные губы были слегка приоткрыты. Я обнял ее. Она повернулась ко мне и прошептала:
— Ты тоже будешь воевать, Али хан?
— Конечно, Нино.
— Конечно, ты будешь воевать, — повторила она, потом, ни слова не говоря, обхватила мое лицо руками, прижалась ко мне всем телом, и, широко раскрыв глаза, подставила губы. Льнущее ко мне тело было охвачено страстью. Нино все жарче прижималась ко мне, и в ее объятиях ощущались желание и страх. На лице лежал отсвет какого-то иного мира, куда дорогу знала лишь она.
Запрокинув голову, она крепко стиснула в ладонях мое лицо и совсем тихо прошептала:
— Я назову ребенка Али.
Потом опять замолчала и снова устремила в окно тревожный и задумчивый взгляд.
В бледном свете луны старинный минарет был похож на тонкую красивую чинару. Мрачной грозной громадой лежали тени крепостных стен. Откуда-то издали доносился звон металла — кто-то точил свой кинжал. Это был уже голос завтрашнего дня, предвестник нашего будущего.