Ты словно очутился за кулисами театра. Еще минуту назад сидел вместе со всеми, смотрел спектакль и верил в происходящее, потому что оно было наполнено людьми и жило эмоциями.
А сейчас ходишь и видишь всю бутафорию, которую тебе подсовывали. И с каждой подмеченной деталью все больше и больше учишься ненавидеть тех, кто рассказывает истории, потому что они оборачиваются обманом.
Потому что в жизни так не бывает.
Потому что черное и белое смешались между собой, не найдя победителя.
И ты точно так же: еще совсем недавно торжествовал, но ощущаешь, что тебя надули. Чувствуешь на губах горечь обиды, и где-то внутри чей-то противный тоненький голосок говорит: «А ведь она не пришла. Слышишь? Ты сделал ради этого все, но она так и не пришла. Может быть, ты не то делал, а? Может быть, тебе нужно было совсем другое? Ну что ты молчишь, ответь…»
…Гензель. Он тверд и спокоен. У него не остается другого выбора.
Прочесывая комнаты Грейбокса одну за другой, он закрывает двери и гасит свет. Дает машинам отдохнуть от созданной им реальности. Когда-нибудь он вернется и расскажет другую историю. Или не вернется. Или вернется кто-то другой. Или случится нечто иное.
Гензелю нравится жизнь своим огромным количеством вариантов. Даже те, которые не случились, продолжают жить, чтобы быть рассказанными кем-то.
Несмотря на то, что количество комнат неуклонно уменьшается, а до сих пор обнаружить никого не удалось, Гензель не отчаивается.
Он тверд и спокоен. У него не остается другого выбора.
Родной город с его узкими улочками все тот же, но Герда не верит. Не может поверить. Кажется, вместе со снегом растаяло еще что-то важное, нужное, без чего мир превратился в набор нелепых декораций. В глазах прохожих то и дело видятся огромные зрачки, без радужки, в которых отражаются только звезды, хотя на дворе – белый день.
Герда бредет по площади, мощенной булыжником, с трудом переставляет ноги, задевая камни носками башмаков. Шаг, еще шаг.
У фонтана умывается оборванная кошка. Сразу видно – породистая, кто-то выкинул на улицу, не пожалел. Кошка щурится, косится зеленым глазом в сторону переулка – там по мусорным жбанам лазают крысы.
На краю площади сидит старушка – милая, благообразная, будто вырезанная из иллюстрации к детской книжке – и продает розы. Они пахнут так, что кружится голова. Красные, терракотовые, желтые, молочные… Герда сжимает виски, пытаясь вспомнить что-то – близкое, совсем близкое, протяни руку и ухватишь – но не может.
– Хочешь цветочек, девочка? – скрипит старушка и протягивает ей бархатную, темно-красную розу на длинном стебле. – Бесплатно. Для тебя – бесплатно.
Герда берет цветок и колет пальцы о шипы. Но она не чувствует боли. Капли падают на серые булыжники. Герда идет домой, оставляя кровавый след.
Она запрокидывает голову и смотрит на свой балкончик, где она в детстве… Свой? Или она перепутала? Его нет в окне напротив – а потому не отличить от тысяч других. За спиной Герды – по кровавой линии от площади до дома – город ломается на части. Серые камни, красная черепица – валятся, как дорожка из косточек домино, с тихим неотвратимым треском. Зеркало мира дрожит в руках у троллей, которые взлетели слишком высоко, идет трещинами и наконец разлетается на мелкие кусочки…
…Осколки засыпают балконы Грейбокса – куски стекла от крупных, которые могут быть самостоятельными зеркальцами, до мелкой колючей пыли. Герда стоит, вцепившись в перила до боли в костяшках, и моргает. В правом глазу саднит. На месте сердца – пустота.
Потом она медленно идет по коридору и отмечает про себя, как неуютно в Грейбоксе. Неровно покрашенные стены. Цвет краски – больничный, тускло-серый. Выщербленный бетонный пол. Лампы мигают через одну. Гул от работающих машин бьет по вискам, сверлит кость до мозга. Как сюда вообще кто-то приходит по своей воле?
«Его давно надо было сжечь», – горько думает она. Заворачивает за угол и видит парня, который перебирает пучок проводов – так сосредоточенно, будто ищет нитку своей жизни. Он не замечает Герду. Она криво усмехается, складывает руки на груди и ждет, когда можно будет высказать все про творящийся здесь бардак. Раскачивается туда-обратно. Под подошвами хрустит битое стекло.
Потом ей надоедает ждать. Она прочищает горло, тихо кашлянув, и зовет:
– Эй!
Парень оглядывается. Меняется в лице, будто к восковой фигуре слишком близко поднесли открытый огонь, черты оплавляются и смешиваются, и не узнаешь уже того, кто посмотрел на тебя секунду назад.
– Гретель?
Герда оглядывается. У нее за спиной – никого. Поэтому она недоуменно пожимает плечами.
Но парень будто с ума сошел. Он бросает свои провода и бежит к Герде через комнату, протянув руки для объятия.
– Где ты была? Почему не пришла следом? Ведь я же оставлял следы… И хлебные крошки – как мы договаривались.
Герда выставляет перед собой ладони, чтобы не дать этому странному незнакомцу обхватить себя, а в ушах звенит голос из прошлого:
– Если я потеряюсь, ты сможешь найти меня по следам от коньков, – Кай смеялся и заправлял непослушный вихор за ухо.
– А если пойдет снег?
– Тогда я буду крошить по дороге рождественский пряник, на озеро слетятся птицы, и ты все равно узнаешь, где я – по ним. Только быстрее, чтобы они разлететься не успели.
– Кай? – шепчет Герда и протягивает пальцы к чужому лицу. Когда ее мальчик успел так измениться? – Где ты был?
– Где ты была? – смотрит обиженно. Даже обвиняющее. – Почему не спешила?
Герда захлебывается словами от возмущения. Это она-то не спешила! Хочется сбросить его ладони с плеч, развернуться и бежать прочь. Но ее останавливает жалость. Жалость к себе – не напрасно же она прошла половину жизни? Нет сил, чтобы признаться, что все было зря.
– Прости, – говорят они хором и смотрят в глаза друг другу. Плевать на Грейбокс. Осколок зеркала троллей еще даст знать о себе, когда она будет в ярости бить посуду, подмечая все самое худшее между ними и жалея о «лучших годах, отданных…», а он будет мучиться чувством постоянной вины за сожженный лес и из-за этого все глубже и глубже погружаться в гипер. Все это будет потом. А сейчас – плевать.
– Мне понравилось. Но ты уверен, что они хотели именно такую сказку? – спрашивает она, водя бутоном розы по его щеке.
Он морщится от щекотки, не выдерживает, отстраняется и смотрит с укором. «Ну, ты-то должна понимать, – думает она. – С этой фразы он начнет объяснение. Этот взгляд нельзя интерпретировать иначе… и он никогда не станет ограничиваться лишь взглядами».
– Люди не знают, чего хотят, – пожимает он плечами. – Для этого и нужны мы. Чтобы дать направление и рассказать историю, которая скрывается у них в душе. – Он зевает, потом начинает бурчать. – Да и не интересно же будет, если по сто раз рассказывать одно и то же. Кому это надо? Вот и приходится новое придумывать, хватать чужие реальности, конструировать, вводить актеров, давать им роли…