Одного из лазутчиков он отправляет в Бело-Монте, наказав передать Жоану Апостолу эти сведения, сам же снова пускается в путь. До сумерек они идут не останавливаясь, с трудом продираясь через заросли. Отряды Макамбиры, Фелисио и Мане Куадрадо уже поджидают его в условленном месте – возле озера Лаже. Люди Мане выследили конный разъезд, который осматривал дорогу от Аракати до Жуэте. Жагунсо засели, притаились за кактусами и видели, как солдаты проскакали мимо, а через два часа вернулись. Чего ж тут думать: раз посылают разведку в сторону Жуэте, значит, решили идти по дороге на Розарио. Старый Макамбира заскреб в затылке: зачем же им делать крюк лиг в четырнадцать-пятнадцать?
– Затем, что дорога лучше, – объясняет Трещотка. – Дорога ровная, гладкая, ни подъемов, ни спусков. Легче протащить пушки и фургоны.
Должно быть, он прав. Покуда остальные отдыхают, Меченый, Трещотка, Мане Куадрадо, Макамбира и Фелисио держат совет. Порешили послать два отряда к Розарио – судя по всему, собаки собираются ударить там. Меченый и Фелисио со своими людьми пойдут за войском следом, доведут его до самой Аракатийской сьерры.
На рассвете Макамбира и Мане уводят свои отряды. Меченый просит Фелисио взять десятков семь людей, расставить их на расстоянии полулиги друг от друга, чтобы знать о движении колонн во всех подробностях. Сам он пока остается на месте.
Озеро Лаже – никакое не озеро, может, когда-нибудь там и была вода, а теперь это просто влажная котловина, где выращивают маис, фасоль и маниоку. Меченому много раз приходилось ночевать в маленьких домиках на берегу – теперь от них остались только головешки. Огонь пощадил лишь один из них, даже черепичная крыша уцелела, и стены стоят. Молоденький жагунсо с явной примесью индейской крови говорит, что черепица сгодилась бы для Храма: в самом Бело-Монте давно уже не обжигают глину-во всех печах и горнах льют пули. Меченый соглашается и решает разобрать крышу. Он втолковывает своему гонцу, о чем надо будет рассказать в Бело-Монте, как вдруг раздается стук копыт, ржание. Он приникает к земле, прячется за камнями и видит из своего укрытия, что его люди успеют разбежаться до появления разъезда-успеют все, кроме тех, что разбирают черепичную кровлю. Дюжина всадников преследует троих жагунсо, а те убегают врассыпную, петляют, скрываются за валунами. Все вроде целы. Но четвертый не успел спрыгнуть с крыши. Меченый не может узнать его – слишком далеко. Поглядев секунду на вскинувших карабины конников, он поднимает руки-«сдаюсь!» – а потом кидается вниз, прямо на того, кто оказался ближе. Неужто хочет завладеть его конем, ускакать? Вместе с солдатом он падает наземь. Жагунсо отбивается, не дает схватить себя, и начальник патруля стреляет в него в упор. Меченый замечает, что делает он это не без сожаления – наверно, хотел взять живым, допросить. Разъезд, провожаемый взглядами притаившихся жагунсо, поворачивает коней, уезжает. Меченый доволен своими людьми: ни один не поддался искушению перебить приспешников Сатаны.
Прикачав Трещотке похоронить убитого, Меченый устраивается па невысоком холмике, на полдороге до Аракати. Своим людям он велит рассыпаться по тропе, держаться поодаль друг от друга. Дойдя до огромных валунов-лучше места для наблюдения не найти! – он видит передовые части врага и чувствует вдруг, что шрам его набух кровью, натянулся, заболел, точно открылась давняя рана, как всегда в чрезвычайных обстоятельствах. Солдаты выравнивают и расширяют тропу – выкорчевывают деревья, выкапывают торчащие из земли камни, засыпают рытвины. Судя по их виду, они пробиваются из Аракатийской сьерры: все полуголые, рубашки обвязаны вокруг пояса. Они идут по трое, с ними несколько офицеров верхами. Да, на Бело-Монте движется неисчислимое воинство, раз в передовом отряде, прокладывающем путь главным силам, никак не меньше двухсот человек. Меченый видит совсем рядом с солдатами одного из разведчиков Фелисио.
Уже вечереет, когда на тропе появляется первая из девяти колонн, а когда проходит последняя, небо сплошь усыпано звездами и круглая луна льет на сертаны мягкий желтоватый свет. То плотными группами, то растянувшись на километр, пешие и конные, в зеленых, синих, серых мундирах с красными выпушками, с золотыми пуговицами, в форменных кепи, в широкополых пастушеских шляпах, в сапогах, в башмаках с гетрами, в сандалиях идут мимо Меченого солдаты. В середине каждого отряда волы тянут орудийные запряжки. Меченый – набухший кровью рубец поперек лица ни на минуту не дает ему покоя – подсчитывает количество снаряжения, провианта и боеприпасов: шесть возов, запряженных быками, сорок три телеги, запряженных ослами, человек двести носильщиков, согнутых чуть не вдвое от тяжкой клади на спинах, – среди них немало жагунсо. Он знает, что в этих деревянных ящиках патроны, и цифры каруселью кружат у него в голове, когда он пытается подсчитать, по скольку же пуль придется на каждого жителя Бело-Монте.
Его люди не шевелятся, кажется, что и не дышат, и моргать перестали, все молчат. Безмолвные, неподвижные, они слились с камнями, с кактусами и кустарником, давшими им защиту: они слышат, как перекликаются горны, передавая и принимая приказы, как понукает артиллерийская прислуга волов, мулов и ослов, как трепыхаются флажки на пиках. Каждая колонна разбита на три части: средняя часть пропускает боковые вперед, а потом подтягивается за ними. Меченый понимает, что это топтание на месте придумано для того, чтобы не повторилась история с полком Живореза, чтобы не попасть в кольцо-ведь жагунсо могут перекрыть тропу, ударить с флангов. Он глядит на это шумное, пестрое, многоцветное зрелище, неспешно разворачивающееся у самых его ног, и задает себе одни и те же вопросы: «Какую дорогу они изберут? Что, если они развернутся веером и кинутся на Бело-Монте в десяти местах сразу?»
Пропустив мимо арьергард, он съедает кусок рападуры, пригоршню фариньи, а потом торопится назад, чтобы встретить солдат у Жуэте. Две лиги пути, два часа ходу. Меченый слышит, как его люди вполголоса обсуждают размеры страшного орудия, которое они уже успели окрестить Чудищем. Он приказывает им замолчать. А пушка и вправду огромная: одним выстрелом может смести пол-квартала, пробить стеку Храма. Надо бы предупредить Жоана Апостола.
Он рассчитал верно: солдаты разбили лагерь у озера Лаже. Меченый и его спутники проскальзывают совсем рядом с палатками и слышат разговор часовых о том, каким трудным был день. С Трещоткой они сходятся незадолго до полуночи у Жуэте. Туда же прибегают гонцы от Макамбиры и Мане Куадрадо: оба уже в Розарио. По дороге видели кавалерийские разъезды. Покуда жагунсо утоляют жажду и умываются при свете луны в озерце Жуэте, куда пастухи со всей округи раньше пригоняли свои стада, Меченый снаряжает гонца к Жоану Апостолу, а потом ложится на землю между Трещоткой и стариком, который все говорит о невиданной пушке. Хорошо бы, думает он, чтобы псы взяли «языка» и узнали бы, что все подступы к Бело-Монте, кроме Фавелы, защищены надежно. Меченый долго ворочается с боку на бок, потом засыпает. Во сне видит он ту женщину.
На рассвете появляется отряд Фелисио. По дороге они наткнулись на солдат, охранявших гурты скота, которые гонят за колоннами, но успели разбежаться без потерь, однако потом солдатам все же удалось троих подстрелить. Меченый рассказывает им о стычке, и мальчик лет тринадцати, которого он обычно посылает связным, вдруг начинает плакать. Оказывается, тот жагунсо, который разбирал крышу, а потом был убит солдатами, – его отец.