Но он встал.
Он поднял руки, ожидая, когда подойдет Брейлсфорд. Постепенно лицо Брейлсфорда снова приняло четкие очертания. Оно» было белое с красными пятнами и очень взволнованное. Ной прошел несколько шагов по траве и нанес сильный удар по этому белому лицу. Брейлсфорд упал. Ной тупо уставился на распростертую у его ног фигуру. Брейлсфорд тяжело дышал, хватаясь руками за траву.
– Поднимайся, ты, трусливая сволочь, – выкрикнул кто-то из наблюдавших солдат. Ной удивился: в первый раз на этом месте обругали не его, а кого-то другого.
Брейлсфорд встал. Это был толстый и физически неразвитый парень, он служил ротным писарем и всегда ухитрялся найти отговорку, чтобы увильнуть от тяжелой работы. При каждом вдохе у него клокотало в горле. Когда Ной стал приближаться к нему, на его лице отразился ужас. Он бестолково размахивал перед собой руками.
– Нет, нет… – умоляюще проговорил он.
Ной остановился и пристально посмотрел на него. Потом отрицательно покачал головой и медленно пошел на противника. Они размахнулись одновременно, и Ной от удара снова повалился. Брейлсфорд был высокий парень, и удар пришелся Ною прямо в висок. Подогнув под себя ноги, Ной глубоко и медленно дышал. Он взглянул на Брейлсфорда.
Писарь стоял над ним, выставив вперед крепко сжатые в кулаки руки. Тяжело дыша, он шептал: «Прошу тебя, прошу тебя…» Ной продолжал сидеть в прежней позе, в голове у него шумело, но он усмехнулся, потому что понял, что хотел этим сказать Брейлсфорд: он просил Ноя не вставать.
– Ах ты, несчастная деревенщина, сукин ты сын, – отчетливо произнес Ной, – сейчас я из тебя вышибу дух. – Он поднялся и, широко размахнувшись, снова усмехнулся, увидев в глазах Брейлсфорда страдание.
Брейлсфорд тяжело повис на нем, стараясь захватить его и продолжая, больше для виду, размахивать руками, но удары его были слабыми и неточными, и Ной их не чувствовал. Зажатый в объятия толстяка, вдыхая запах пота, обильно катившегося по его телу, Ной знал, что уже победил Брейлсфорда, победил одним лишь тем, что сумел встать. Теперь это был только вопрос времени. Нервы Брейлсфорда не выдержали.
Ной внезапно вывернулся и нанес ему сильный удар снизу. Он почувствовал, как его кулак ушел в мягкий живот писаря.
Брейлсфорд беспомощно опустил руки и стоял, слегка покачиваясь и взглядом моля о пощаде. Ной рассмеялся.
– Получай, капрал, – сказал он, метясь в бледное окровавленное лицо. Брейлсфорд не двигался с места. Он не падал и не защищался. Ной, привстав на цыпочки, продолжал колотить по смякшему лицу. – Вот тебе, – крикнул он, далеко откинув руку и развернувшись всем корпусом для нового режущего удара, – вот тебе, вот тебе. – Он почувствовал прилив сил, словно по его рукам, наполняя кулаки, стекало электричество. Все его враги – те, кто украл у него деньги, кто проклинал его на марше, кто прогнал его жену, – стояли здесь перед ним, измотанные и окровавленные. Всякий раз, когда он ударял Брейлсфорда в лицо, полное муки, с широко раскрытыми глазами, у него из суставов пальцев брызгала кровь.
– Не падай, капрал, – приговаривал Ной, – еще рано, пожалуйста, не падай. – А сам снова и снова размахивался и все быстрее колотил кулаками. Удары звучали так, словно били обернутым в мокрую тряпку деревянным молотком. Увидев, что Брейлсфорд, наконец, падает, Ной подхватил его и старался удержать одной рукой, чтобы успеть нанести еще два, три, дюжину ударов. И когда он уже не смог больше удерживать это размякшее окровавленное месиво, он заплакал от досады. Брейлсфорд соскользнул на землю.
Ной опустил руки и повернулся к зрителям. Все избегали встречаться с ним взглядом.
– Все в порядке, – громко заявил он, – конец.
Но все молчали, а затем, словно по сигналу, повернулись и стали расходиться. Ной смотрел, как удаляющиеся фигуры растворяются в сумерках среди казарменных стен. Брейлсфорд лежал на том же месте, никто не остался, чтобы оказать ему помощь.
Положив руку на плечо Ноя, Майкл сказал:
– Теперь давай подождем до встречи с немецкой армией.
Ной стряхнул дружескую руку.
– Все ушли. Все эти мерзавцы просто взяли да ушли, – сказал Ной и взглянул на Брейлсфорда. Писарь пришел в себя, хотя все еще продолжал лежать на траве лицом вниз. Он плакал. Он медленно поднес руку к глазам. Ной подошел к нему и опустился на колени.
– Не трогай глаз, – приказал он, – а то вотрешь в него грязь.
С помощью Майкла он начал поднимать Брейлсфорда на ноги. Им пришлось поддерживать писаря на всем пути до казармы. Там они вымыли ему лицо, промыли раны, а он, беспомощно опустив руки, стоял перед зеркалом и плакал.
На следующий день Ной дезертировал.
Майкла вызвали в ротную канцелярию.
– Где он? – закричал Колклаф.
– Кто, сэр? – спросил Майкл, вытянувшись по команде «смирно».
– Вы прекрасно знаете, черт возьми, кого я имею в виду. Вашего друга. Где он?
– Я не знаю, сэр.
– Вы мне сказки не рассказывайте! – заорал Колклаф. Все сержанты роты были собраны в канцелярии. Стоя позади Майкла, они напряженно смотрели на своего капитана. – Ведь вы были его другом, не так ли?
Майкл колебался: трудно было назвать их отношения дружбой.
– Отвечайте быстрее. Были вы его другом?
– Я полагаю, что был, сэр.
– Отвечайте прямо: «да, сэр» или «нет, сэр» и больше ничего! Были вы его другом или нет?
– Да, сэр, был.
– Куда он уехал?
– Я не знаю, сэр.
– Врете! – лицо Колклафа побледнело, кончик носа задергался. – Вы помогли ему убежать. Если вы забыли воинский кодекс, я вам кое-что напомню, Уайтэкр: за содействие дезертирству или несообщение о нем предусмотрено точно такое же наказание, как и за само дезертирство. Вы знаете, что за это полагается в военное время?
– Да, сэр.
– Что? – голос Колклафа неожиданно зазвучал спокойно, почти мягко. Он сполз ниже и, откинувшись на спинку стула, кротко взглянул на Майкла.
– Может быть, и смертная казнь, сэр.
– Смертная казнь, – повторил Колклаф, – смертная казнь. Вот что, Уайтэкр, можно считать, что вашего друга уже поймали, и, когда он будет в наших руках, мы спросим его, не помогли ли вы ему дезертировать и не говорил ли он вам, что собирается бежать. Больше ничего не требуется. Если он говорил вам об этом, а вы не доложили, это рассматривается как содействие дезертирству. Вы знали об этом, Уайтэкр?
– Да, сэр, – произнес Майкл, думая про себя: «Невероятно, не может быть, что это происходит со мной, ведь это же смешной анекдот об армейских чудаках, который я слышал в компании за коктейлем».
– Я допускаю, Уайтэкр, что военный суд вряд ли приговорит вас к смертной казни только за то, что вы не доложили об этом, но вас вполне могут упрятать в тюрьму на двадцать-тридцать лет или пожизненно. Федеральная тюрьма, Уайтэкр, это не Голливуд и не Бродвей. В Ливенуэрте вам не очень часто придется встречать свое имя на столбцах газет. Если ваш друг скажет, что он говорил вам о своем намерении бежать, этого будет достаточно. А он вполне может сказать это, Уайтэкр, вполне… Вот так… – Колклаф с важным видом положил руки на стол. – Но я не хочу раздувать это дело. Меня интересует боевая подготовка роты, и я не хочу, чтобы этому мешали подобные дела. Единственное, что от вас требуется, – это сказать мне, где находится Аккерман, и мы сразу же позабудем обо всем. Вот и все. Скажите только, где, по-вашему, он может быть… Ведь это не так уж много, не правда ли?