– Так, пустяковая работа, подполковник, – ответил Майкл и тут же умолк, чувствуя, что, если он скажет еще хоть слово, его челюсть тут же начнет плясать.
– Вы можете говорить по-французски?
– Немного.
– А управлять автомашиной?
– Да, сэр.
– Хотели бы вы работать у меня?
– Да, сэр, – сказал Майкл, так как Пейвон был старший по чину.
– Что ж, посмотрим, посмотрим, – сказал Пейвон. – Парня, который работал у меня, предают военному суду и, видимо, признают виновным.
– Да, сэр.
– Позвоните-ка мне через пару недель, дело может оказаться интересным.
– Благодарю вас, сэр.
– Вы курите сигары?
– Да, сэр.
– Вот, возьмите. – Пейвон протянул Майклу три сигары. – Сам не знаю почему, но мне кажется, что у вас смышленый взгляд.
– Благодарю.
Пейвон посмотрел в сторону генерала Рокленда.
– Возвращайтесь-ка лучше туда, пока генерал не увел вашу девушку.
Майкл засунул сигары в карман. Он с трудом застегнул пуговицу: его пальцы дрожали, словно через них пропускали электрический ток.
– Я все еще продолжаю потеть, – поднимаясь из-за стола, услышал Майкл слова Эхерна, – но вижу все чрезвычайно ясно.
Майкл почтительно, но твердо остановился около генерала и осторожно кашлянул.
– Прошу прощения, сэр, – сказал он, – но я должен увести даму домой. Я обещал ее матери, что доставлю ее не позднее полуночи.
– Ваша мать в Лондоне? – обратился генерал к Луизе.
– Нет, – ответила Луиза. – Но рядовой Уайтэкр знал ее еще в Сент-Луисе.
Генерал громко и добродушно расхохотался.
– Понимаю, мне дают отставку. Мать! Это что-то новое, – сказал генерал и похлопал Майкла по плечу. – Желаю удачи, сынок, рад был с тобой познакомиться. – Он обвел взглядом комнату. – А где Оттилия? – рявкнул он. – Она и здесь раздает свои поганые карточки?
Он отправился искать миссис Керни, которая за несколько минут до того ушла из бара с одним из сержантов-летчиков. Капитан с усиками следовал за ним по пятам.
Луиза улыбнулась Майклу.
– Хорошо провела время? – спросил Майкл.
– Превосходно, – ответила Луиза. – Генерал ухитрился упасть как раз на меня, когда разорвалась бомба. Я думала, что он намерен провести в таком положении все лето. Пошли?
– Пошли, – кивнул Майкл.
Он взял ее за руку, и они вышли.
– Ставлю пятьсот, – донесся голос венгра, когда за ними закрывалась дверь.
В воздухе висел отвратительный зловещий запах дыма. Майкл остановился, чувствуя, что у него сдают нервы и снова начинают стучать зубы. Он чуть было не вбежал обратно в бар, но взял себя в руки и повел Луизу по темной, дымной улице.
Со стороны Сент-Джеймс-стрит доносился звон стекла, из столбов дыма вырывались оранжевые языки пламени и слышался какой-то странный булькающий звук. Они свернули за угол и взглянули в сторону дворца. Дрожащее оранжевое пламя миллионами искр отражалось в осколках разбитого стекла, усеявших улицу. Перед дворцом образовалась огромная лужа, в которой дрожал отблеск пожара. Булькающий звук производили кареты скорой помощи и пожарные машины, пробиравшиеся через воду на первой скорости. Не говоря друг другу ни слова, Майкл и Луиза поспешили к месту падения бомбы. Под ногами у них хрустели стекла, казалось, они идут по замерзшему лугу.
Как раз напротив дворца бомба разбила небольшой автомобиль. Он валялся около стены, весь сплющенный, как будто его пропустили через гигантский пресс. Не было видно ни водителя, ни пассажиров, только на другой стороне улицы пожилой мужчина осторожно сметал что-то в небольшую кучу: может быть, это и было все, что от них осталось. Невдалеке от машины лежал совсем целенький нарядный темно-голубой женский берет.
Дома напротив дворца все еще стояли, хотя их фасады обрушились на мостовую. В ночной темноте взору открылось знакомое печальное зрелище: обжитые комнаты, скатерти на столах, откинутые одеяла на постелях, часы, все еще отсчитывающие время. Взрыв, как ножом, отсек передние стены зданий. «Это как раз то, – подумал Майкл, – чего стремятся достигнуть в театре – удалить четвертую стену и заглянуть, что делается внутри».
Из разрушенных зданий не доносилось ни звука, и Майкл почему-то подумал, что от бомбы пострадали лишь немногие. «Поблизости было много глубоких бомбоубежищ, – успокаивал он себя, – и, вероятно, обитатели этих домов были осторожными людьми».
Никто, казалось, не предпринимал каких-либо усилий для спасения людей, которые все еще могли находиться в разрушенных зданиях. Пожарные методически сновали взад и вперед, хлюпая по воде, хлеставшей из разрушенного водопровода. Рабочие спасательной команды равнодушно и спокойно толкались вокруг развалин. И это, собственно, было все.
У самой стены дворца, где когда-то стояли будки часовых, маршировавших вдоль здания и нелепо, как деревянные куклы, отдававших честь проходящим за полквартала офицерам, теперь не оставалось ничего. Майкл знал, что часовым не разрешается оставлять свой пост, и они, конечно, продолжали стоять – непреклонные, отлично вышколенные солдаты в пышных мундирах давно прошедших времен. Они слышали свист падающей бомбы, слышали взрыв и безропотно умерли на своем посту. Взрывной волной во дворце выбило окна, а вверху старинные часы на башне сорвались с петель и мрачно повисли, обнажив свои пружины. А Майкл в это время сидел за столом со стаканом в руке всего в какой-нибудь сотне шагов отсюда, улыбался и слушал рассуждения венгра об управляемой системе демократии. А там, в небе, какой-то малый съежился в мечущемся самолете, охваченный отчаянием, ослепленный светом прожекторов. Внизу бешено крутился сверкающий вулканами разрывов Лондон, вокруг угрожающе раскачивались Темза, здание парламента, Гайд-парк и Мраморная арка, у самых крыльев вспыхивали разрывы зениток. Время от времени он боязливо поглядывал вниз и наконец нажал кнопку, которой пользовались немецкие летчики, чтобы убивать англичан, нажал – и бомба полетела вниз на автомобиль и на девушку в берете, на дома, простоявшие сто лет, на двух часовых, чье подразделение было освобождено от других обязанностей и удостоилось чести охранять дворец. А если бы этот малый нажал кнопку на полсекунды раньше или на полсекунды позже, если бы самолет в тот самый момент не качнулся от неожиданного взрыва, если бы в тот вечер прожекторы секундой раньше не ослепили пилота, если бы… если бы… если бы… то он, Майкл, лежал бы в луже собственной крови среди развалин бара для союзных войск, а часовые были бы живы, девушка в берете была бы жива, дома продолжали бы стоять, часы продолжали бы тикать…
Майкл понимал, насколько банальны все его рассуждения об этом фатальном «если бы», но нельзя было не думать о нем, нельзя было не думать о воле случая, который спасает нам жизнь, чтобы завтра снова поставить нас перед лицом следующего «если бы».