– Только что капитулировали американцы, – сказал Христиан. – Завтра сдаются русские.
На мгновение часовой почти поверил ему. Доверчивая радостная улыбка пробежала по его лицу. Потом он понял, что Христиан шутит.
– Вы, видно, в хорошем настроении, – печально сказал он.
– Да, я в прекрасном настроении, – сказал Христиан. – Я только что вернулся из весеннего отпуска.
– Как вы думаете, будут американцы здесь сегодня? – с тревогой спросил часовой.
– Они могут прийти через десять минут или через десять дней, или через десять недель. Кто знает, что станут делать американцы?
– Надеюсь, они придут скоро, – сказал часовой. – Уж лучше они, чем…
«И этот тоже», – подумал Христиан.
– Знаю, – резко оборвал он. – Они лучше русских и лучше французов.
– Так говорят все, – уныло сказал часовой.
– Боже мой, – потянул носом Христиан. – Как вы можете выносить такую вонь?
Часовой кивнул головой.
– Да, вонь ужасная, но я уже неделю здесь и больше ее не замечаю.
– Только неделю? – удивился Христиан.
– Здесь стоял целый эсэсовский батальон, но неделю назад их сняли, а нас прислали взамен. Только одну роту, – удрученно сказал часовой. – Мы рады, что пока хоть живы.
– Что у вас там? – Христиан кивнул головой в ту сторону, откуда шло зловоние.
– Обычная история. Евреи, русские, несколько политических, много людей из Югославии, Греции и еще откуда-то. Два дня назад мы их всех заперли в бараках. Они догадываются о том, что творится вокруг, и становятся опасными. А у нас только одна рота. При желании они могли бы расправиться с нами за пятнадцать минут. Их здесь тысячи. Час назад они подняли невероятный шум. – Он повернулся назад и с тревогой стал вглядываться в закрытые на замок бараки. – Смотрите-ка, ни звука. Один бог знает, что они нам готовят.
– Зачем же вы здесь остаетесь? – удивился Христиан.
Часовой пожал плечами, на губах его появилась все та же болезненная, глуповатая улыбка.
– Не знаю. Ждем.
– Откройте ворота, – сказал Христиан. – Я хочу войти во двор.
– Вы хотите войти во двор? – недоверчиво спросил часовой.
– Зачем?
– Я составляю список домов отдыха для штаба организации «В веселье сила», в Берлине, – ответил Христиан, – и мне посоветовали включить этот лагерь. Откройте же. Мне надо чего-нибудь поесть и посмотреть, нельзя ли здесь позаимствовать велосипед.
Часовой дал знак другому часовому на вышке, который внимательно следил за Христианом. Ворота медленно открылись.
– Велосипеда вы здесь не найдете, – сказал фольксштурмовец. – Эсэсовцы, когда уходили отсюда на прошлой неделе, взяли с собой все, что имеет колеса.
– Посмотрим, – сказал Христиан.
Пройдя через двойные ворота, он направился к административному корпусу, симпатичному, свежевыбеленному каменному домику в тирольском стиле, с зеленой лужайкой и с высоким флагштоком; на котором трепетал под свежим утренним ветерком флаг. Чем дальше Христиан шел, тем сильнее становился запах. Из бараков слышался низкий, приглушенный шум голосов, звучавших как-то не по-человечески. Казалось, этот шум производит какой-то диковинный музыкальный инструмент, потому что звуки были слишком бесформенны и неприятны, чтобы принадлежать человеческому голосу. Все окна были заколочены досками, кругом не было видно ни души.
Христиан поднялся по тщательно вымытым каменным ступеням и вошел в дом.
Он обнаружил кухню. Повар в военной форме, мрачный шестидесятилетний старик, дал ему колбасы и эрзац-кофе, ободряюще сказав при этом:
– Наедайся как следует, парень. Кто знает, когда нам снова удастся поесть?
В коридорах беспокойно толкались несколько мешковатых фольксштурмовцев, одетых в форму с чужого плеча. У них было оружие, но держали они его робко и с выражением явного отвращения. Они тоже, как и часовой у ворот, чего-то ждали. «Они пристально вглядывались в Христиана печальными глазами, когда он проходил мимо, и он слышал шепот неодобрения, осуждающий его за то, что он молод и проигрывает войну… Гитлер всегда хвастливо говорил, что его сила в молодежи, и теперь эти эрзац-солдаты, оторванные от родных домов в самом конце войны, скривив свои старые лица в пренебрежительной гримасе, показывали, что они думают об этом отступающем поколении, которое довело их до такого положения.
Выпрямившись, слегка придерживая автомат, с холодным, застывшим лицом, Христиан шел по коридорам мимо этих растерянных людей. Подойдя к кабинету коменданта, он постучал и вошел. Заключенный в полосатой одежде шваброй мыл пол, в приемной за столом сидел ефрейтор. Дверь в кабинет была открыта, и человек, сидевший там за столом, сделал Христиану знак войти, как только услышал, что тот сказал: «Я хотел бы поговорить с комендантом».
Такого старого лейтенанта Христиану еще не приходилось видеть. На вид ему было далеко за шестьдесят, лицо его казалось вылепленным из слоистого сыра.
– У меня нет ни одного велосипеда, – сказал он надтреснутым голосом в ответ на просьбу Христиана. – У меня ничего нет. Даже продуктов. Эсэсовцы не оставили нам ничего. Только приказ продолжать управление лагерем. Вчера я связывался с Берлином, и какой-то идиот по телефону велел мне немедленно уничтожить всех заключенных. – Лейтенант невесело засмеялся. – Одиннадцать тысяч человек. Легко сказать! И с тех пор я ни с кем не могу связаться. – Он пристально посмотрел на Христиана. – Вы с фронта?
Христиан улыбнулся.
– Фронт – это не совсем то слово.
Лейтенант вздохнул. Его лицо было бледно и измято.
– В прошлой войне все было иначе. Мы отступали в полном порядке. Вся моя рота вступила в Мюнхен все еще с оружием в руках. Тогда было гораздо больше порядка, – сказал он, и в его тоне явственно прозвучало обвинение новому поколению Германии, которое не умело проигрывать войну, как их отцы, сохраняя полный порядок.
– Ну что ж, лейтенант, – сказал Христиан. – Я вижу, вы не можете мне помочь. Я должен идти.
– Скажите мне, – произнес старый лейтенант, стараясь задержать Христиана еще на минуту, словно он чувствовал себя одиноко в этом опрятном, чисто вымытом кабинете, с портьерами на окнах, с диваном, обитым грубой материей, и с висящей на обшитой панелями стене ярко-голубой картиной, изображающей Альпы зимой. – Скажите, как вы думаете, американцы могут появиться здесь сегодня?
– Не могу сказать, сударь, – ответил Христиан. – Разве вы не слушаете радио?
– Радио, – вздохнул лейтенант. – Ему трудно верить. Сегодня утром из Берлина передавали слухи, будто на Эльбе идут бои между русскими и американцами. Как вы думаете, это возможно? – с нетерпением спросил он. – В конце концов, мы все знаем, что рано или поздно это неизбежно должно случиться…