Сегодняшний вечер – а сегодня у него выходной – они проведут в обшарпанной квартире, которой он так гордится, наскоро соорудят ужин из какого-нибудь мек­сиканского полуфабриката и запьют дешевым вином, покуривая дорогую травку – это был вклад Фэнси в про­грамму вечера, – а потом будут трахаться на ковре, ко­торый казался ей все же немного чище, чем постельное белье.

Бак милый. Он честный. И пылкий. И не раз говорил, что любит ее. С ним полный порядок. И вообще – людей без недостатков не бывает.

Если не считать Эдди.

Она вздохнула, так что тонкий свитер натянулся у нее на груди. Она была без лифчика. К большому неодобрению бабушки Зи, Фэнси не признавала ограничений соб­ственной свободы, налагаемых бюстгальтерами, – как и ремнями безопасности.

Эдди красив. Он всегда такой ухоженный. И одевается как настоящий джентльмен, а не какой-нибудь мальчиш­ка. В основном местные мужики – по преимуществу не­отесанная деревенщина – одеваются по-ковбойски. Гос­поди! Никто не спорит, что одежда в стиле «вестерн» мо­жет быть иногда очень подходящей. Она сама была одета как пугало, когда год назад ее избрали королевой родео. Но это уместно лишь на родео, по крайней мере, у нее та­кое мнение.

Эдди же носит темные костюмы-тройки, шелковые сорочки и итальянские кожаные туфли. От него всегда пах­нет так, будто он только что из-под душа. Представив его в ванной, она почувствовала влажное тепло у себя между ног. Она жила ожиданием дня, когда сможет дотронуться до его обнаженного тела, поцеловать его, обласкать все­го-всего. Она не сомневалась, что это будет истинным наслаждением.

При этой мысли она задрожала от возбуждения, но блаженное чувство вскоре сменилось озабоченностью. Сначала ей придется излечить его от комплексов по пово­ду разницы в возрасте. Потом надо будет убедить его, что ничего нет в том, что она племянница его лучшего друга. Собственно, Эдди не говорил ей напрямую, что это его останавливает, но она просто не могла найти иного объ­яснения его сдержанности в ответ на откровенно призывные взгляды, которые она на него бросала.

Когда она согласилась поработать в штабе предвы­борной кампании, все семейство прямо-таки пришло в восторг. Дед чуть не задушил ее в объятиях. Бабуля засия­ла своей пошлой «дамской» улыбочкой, которую Фэнси ненавидела всей душой, и заявила мягким, невыразительным голосом: «Вот и чудесно, моя милая». Отец, запинаясь от удивления, тоже пробормотал что-то одобритель­ное. А мамуля вдруг протрезвела настолько, что смогла даже выговорить длинную тираду насчет того, как она рада, что дочь займется для разнообразия чем-то полезным.

В душе Фэнси надеялась, что и Эдди будет рад ее ре­шению, но он отреагировал весьма сдержанно. Он только сказал: «Мы будем рады любой помощи. Кстати сказать, ты печатать умеешь?»

Я умею трахаться, хотела она крикнуть. Но промолча­ла, дабы не доводить бабушку с дедушкой до сердечного приступа, а также потому, что, по ее мнению, Эдди навер­няка знал, что она хочет ему сказать, и она твердо решила не доставлять ему удовольствия своим замешательством.

Поэтому она с должным почтением взглянула на него и ответила: «Чем бы я ни занималась, Эдди, я делаю это с душой».

Взметая пыль, сногсшибательный «мустанг»-кабриолет подрулил к дому, и Фэнси заглушила мотор. Она надея­лась, что ей удастся потихоньку пробраться в крыло дома, занимаемое ею и ее родителями, но на этот раз ей не по­везло. Не успела она притворить за собой дверь, как из гостиной раздался голос деда:

– Кто там?

– Это я, дед.

Он вышел в переднюю.

– Привет, малышка. – Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.

Фэнси знала, что на самом деле он просто проверяет, не пахнет ли от нее спиртным. Она была к этому готова и по дороге изжевала три ментоловые пастилки, чтобы от­бить запах дешевого вина и наркотика.

Удовлетворившись, он отпустил ее.

– Где ты сегодня была?

– В кино, – ответила она как ни в чем не бывало. – Как тетя Кэрол? Операция прошла успешно?

– Доктор сказал, отлично. Но первые несколько дней результатов не увидишь.

– Господи, вот ужас, случится же такое – и с лицом, да? – Фэнси изобразила на своей хорошенькой мордашке подобающее случаю огорчение. Когда было надо, она умела ангельски хлопать длинными ресницами. – Наде­юсь, все кончится благополучно.

– Я в этом уверен.

По его нежной улыбке она поняла, что дед тронут ее «обеспокоенностью».

– Ну ладно, что-то я устала. Фильм был такой нуд­ный, я чуть не заснула. Спокойной ночи, дед. – Она под­нялась на цыпочки и поцеловала его, мысленно съежив­шись. Если бы он знал, что делали ее губы час назад, он отстегал бы ее кнутом.

Пройдя через холл, она повернула налево. В конце ко­ридора были широкие двустворчатые двери, за которыми находились комнаты ее и родителей. Она уже собиралась войти к себе, когда из спальни высунулся отец.

– Фэнси, это ты?

– Привет, пап, – сказала она, сладко улыбаясь.

– Привет.

Он не стал спрашивать, где она была, поскольку это его мало интересовало. Поэтому она решила сказать сама.

– Я была… у подружки, – выдержав из тактических соображений небольшую паузу и дождавшись, пока лицо отца примет страдальческое выражение, она спросила: – А где мама?

Он бросил взгляд назад.

– Спит.

Даже отсюда был слышен звучный храп. Она не просто «спала», ей нужно было проспаться.

– Ну, тогда спокойной ночи, – сказала Фэнси, входя в свою комнату.

Он еще задержал ее:

– Как дела в штабе кампании?

– Все отлично.

– Работа нравится?

– Нормально. Надо же хоть чем-то заняться.

– Ты могла бы еще поучиться в колледже.

– Пошел он в задницу.

Отец поморщился, но смолчал. Как она и ожидала.

– Спокойной ночи, Фэнси.

– Спокойной ночи, – отозвалась она дерзко и с шу­мом захлопнула за собой дверь.

7

– Я мог бы завтра привести к тебе Мэнди. – Тейт пристально рассматривал ее. – Отеки уже стали проходить, теперь она тебя сможет узнать.

Эйвери посмотрела на него. Хотя всякий раз при взгляде на ее лицо он ободряюще улыбался, она знала, что вид у нее еще довольно страшный. Больше не спрячешься за повязкой. Как сказал бы Айриш, от этого тянет бле­вать.

Тем не менее за неделю, которая прошла после опера­ции, она ни разу не заметила, чтобы Тейт избегал смот­реть ей в лицо. И она была благодарна ему. Как только она будет в состоянии держать в руках карандаш, она напишет ему об этом. Повязку с рук сняли несколько дней назад. Вид красной, лоснящейся, незажившей кожи привел се в ужас. Ногти были коротко острижены, отчего руки казались чужими и некрасивыми. Она ежедневно делала упражнения с резиновым мячиком, изо всех сил сжимая его ослабевшими пальцами, но пока у нее еще не было сил и ловкости зажать в руках карандаш. Как только это произойдет, чего только она не напишет Тейту Ратледжу.