Джек забрался под одеяло, повернулся на бок и укрылся с головой. Его невнимание разозлило ее еще больше. Она на коленях подползла к середине кровати и принялась колотить его кулаками по спине:
– Скажи мне правду. Скажи, что ты ее любишь. Скажи, что ты меня презираешь.
Ее гнев и сила быстро иссякли, как он и предполагал. Она рухнула рядом с ним, мгновенно отключившись. Джек повернулся и укрыл ее. Потом, с тяжелым вздохом, перевернулся на спину и попытался уснуть.
– Я думал, она уже в постели.
В дверях ванной Мэнди появился Тейт. Девочка сидела в ванне, играя мыльной пеной. Рядом с ней стояла на коленях Эйвери.
– Наверное, ей действительно пора, но мы немного увлеклись мыльными пузырями.
– Я уж вижу.
Тейт вошел и присел на крышку туалета. Мэнди улыбнулась ему.
– Ну-ка, покажи папе свой фокус, – предложила Эйвери.
Девочка послушно набрала полную пригоршню пузырьков и с силой дунула, посылая клочья пены во все стороны. Несколько пузырей опустились на колено Тейту. Он бурно запротестовал:
– Эй, Мэнди, детка! Это ты принимаешь ванну, а не я!
Она хихикнула и набрала еще одну горсть. На этот раз клочок пены приземлился Эйвери на нос. К большому удовольствию Мэнди, Эйвери чихнула.
– Пожалуй, надо закругляться, а то тебя потом не угомонишь. – Наклонившись над ванной, она за подмышки вытащила Мэнди из воды.
– Давай ее сюда. – Тейт уже держал наготове полотенце.
– Осторожно. Она скользкая.
Мэнди завернули в розовую махровую простыню и отнесли в спальню. Возле кроватки Тейт опустил ее розовыми пятками на пол. Ковер был такой пушистый, что пальчики совсем утонули. Тейт сел на край кровати и принялся отработанными движениями вытирать ребенка.
– Дашь рубашку? – бросил он Эйвери.
– Да, конечно. Сейчас достану. – В трехстворчатом шкафу одна часть представляла собой комод с шестью ящиками. В котором из них могут лежать ночные рубашки? Она подошла и выдвинула верхний ящик. Носочки и трусики.
– Кэрол? Во втором ящике.
Эйвери придала голосу уверенность:
– Я думаю, штанишки ей тоже понадобятся, ты не согласен?
Развернув полотенце, он помог девочке натянуть трусики, после чего надел на нее ночную рубашку, а Эйвери тем временем разбирала постель. Тейт уложил ребенка.
Эйвери принесла с тумбочки щетку, села рядом с Тейтом на край кроватки и стала расчесывать Мэнди. Закончив, она наклонилась поцеловать девочку.
– От тебя так хорошо пахнет, – прошептала она. – Хочешь припудриться?
– Как ты? – спросила Мэнди.
– Гм, да. – Эйвери прошла назад к тумбочке и взяла пудру, которую заприметила там раньше.
Пудреница была сделана в виде музыкальной шкатулки. Когда она открыла ее, оттуда зазвучала мелодия Чайковского. Пуховкой она слегка припудрила Мэнди грудь, животик и ручки. Мэнди запрокинула голову. Эйвери провела ей пуховкой по шейке. Мэнди засмеялась, ссутулила плечики и спрятала кулачки на коленях.
– Ой, мамочка, щекотно.
Это обращение заставило Эйвери вздрогнуть. На глаза навернулись слезы. Она крепко обняла девочку. Несколько мгновений от нахлынувших чувств она не могла говорить.
– Ну вот, теперь от тебя еще вкуснее пахнет, правда, папа?
– Конечно. Спокойной ночи, Мэнди. – Он поцеловал ее, уложил на подушки и укрыл легким одеялом.
– Спокойной ночи. – Эйвери нагнулась поцеловать ребенка в щечку, но Мэнди обвила ее руками за шею и звонко чмокнула в губы. После этого она повернулась на бочок, притянула к себе любимого Винни-Пуха и закрыла глаза.
Немного опешившая от внезапного проявления чувств со стороны Мэнди, Эйвери поставила музыкальную шкатулку на место, выключила свет и вслед за Тейтом вышла в коридор. Она направилась к себе в спальню.
– В честь нашего первого дня…– Она не успела ничего понять, потому что он вдруг схватил ее за локоть и, втолкнув в комнату, припер к стене. Не выпуская ее руки, он закрыл дверь, чтобы его никто не услышал, и уперся другой ладонью в стену у ее головы. – Что с тобой? – спросила она.
– Заткнись и слушай меня. – Он приблизил к ней пышущее гневом лицо. – Я не знаю пока, какую игру ты затеяла. И не хочу звать. Но если ты станешь морочить голову Мэнди, я тебя вышвырну так, что у тебя искры из глаз полетят. Ты меня поняла?
– Нет. Ничего не поняла.
– Так уж и нет, – прорычал он. – Твоя притворная нежность и вся эта игра шита белыми нитками.
– Игра?
– Послушай, я не ребенок.
– Ты хулиган. Отпусти руку.
– Я-то прекрасно вижу, что ты притворяешься. Но Мэнди еще слишком мала. Она принимает все за чистую монету, и она потянется к тебе в ответ. – Он еще сильней подался вперед. – И тогда, стоит тебе стать прежней Кэрол, ты оставишь в ее душе незаживающую рану.
– Да я…
– Я не могу допустить, чтобы с ней это произошло. И я этого не допущу.
– Да, невысокого же ты обо мне мнения, Тейт.
– Верно, совсем невысокого.
У нее перехватило дыхание. Он грубо оглядел ее с ног до головы:
– Ладно, сегодня утром ты произвела впечатление на прессу. Спасибо за это. Ты даже взяла меня за руку при всех. Очень мило. И у нас одинаковые обручальные кольца. Как романтично. – Он ухмыльнулся. – Ты даже моих родных, которые знают тебя как облупленную, заставила гадать, что за превращения с тобой приключились в госпитале: то ли ты уверовала в Бога, то ли еще что. – Он еще ниже нагнул голову. – Я слишком хорошо тебя знаю, Кэрол. И я знаю, если ты добра и нежна, значит, присмотрела добычу и готовишься к прыжку. – Сильнее сжав ей руку, он добавил: – Для меня это непреложный факт, запомни.
Эйвери с жаром возразила:
– Но я изменилась. Я стала другая.
– Ага. Ты только переменила тактику, вот и все. Но мне наплевать, удастся ли тебе сыграть роль образцовой жены кандидата в Сенат или нет. То, что я сказал тебе накануне авиакатастрофы, остается в силе. После выборов, независимо от их исхода, мы расстанемся.
Ее не пугала перспектива лишения дома. Эйвери Дэниелз и без того уже лишилась всего – даже имени. Больше всего ее потрясло то, что Тейт Ратледж, за честность которого она могла бы поручиться головой, на поверку оказался до пошлости двуличным.
– И ты готов водить избирателей за нос? – прошипела она. – Ты готов во имя своей кампании терпеть меня рядом в качестве преданной жены, чтобы я стояла с тобой, махала ручками, расточала улыбки да еще зачитывала идиотские речи, которые ты будешь мне сочинять? И все это – ради победы на выборах?! – Ее голос зазвенел. – Потому что счастливый семьянин в качестве кандидата имеет преимущество перед разведенным, да?