Люси застонала:
— Все было совсем не так.
Оливер стоял над жней, яростно выкрикивая:
— Так это нашу семью ты собиралась спасать?
— Я люблю тебя, — прошептала она, не поднимая голову и не глядя на Оливера. — Я люблю тебя.
— Предполагается, что здесь я должен растаять? — спросил Оливер. — Ты ожидаешь, что я скажу, что все в порядке, что это нормально, что лгала мне все пятнадцать лет, и что собираешься лгать еще пятнадцать? И только потому что когда обман раскрылся, у тебя хватило наглости сказать, что ты любишь меня?
— Это первый раз, — без всякой надежды в голосе сказала Люси. — Я никогда раньше не лгала тебе. Клянусь. Не знаю просто, что на меня нашло. Мне нельзя было оставаться одной. Я же умоляла тебя. Ты обещал приехать и так и не приехал. Я сказала ему, что больше не хочу видеть его. Можешь спросить у него.
Оливер резко взял в руки свою шляпу, пальто и походный чемоданчик. Люси испуганно подняла глаза.
— Ты куда?
— Не знаю, — ответил он. — Подальше отсюда.
Люси встала, протягивая ему руку.
— Я пообещаю тебе все, что захочешь. Я сделаю все, что угодно, взмолилась она. Только не уходи. Не уходи. Не оставляй меня, пожалуйста.
— Я еще не оставляю тебя. Мне просто нужно побыть одному и решить, что делать дальше.
— Ты позвонишь? — спросила она. — Ты вернешься?
Оливер сделал глубокий вдох будто ужасно устал.
— Посмотрим, — сказал он и вышел. Через несколько секунд Люси услышала, как завелся мотор. Она так и осталась стоять посреди комнаты, без слез, опустошенно прислушиваясь к реву мотора. Дверь в коридор распахнулась и на пороге появился Тони.
— Где папа? — резко спросил он. — Я слышал шум машины. Куда он уехал? — Не знаю, — сказала Люси. Она протянула руку, чтобы дотронуться до плеча сына, но он отпрянул и бросился на крыльцо. Она слышала, как он побежал по дороге, зовя отца, голос его все удалялся и удалялся вслед исчезающему шуму мотора, который наконец полностью растворился в ночи.
Следующие десять суток Оливер старался как можно больше избегать всяческого общения, он мало появлялся на работе, сторонился друзей. Он отпустил темнокожую прислугу, сказав, что собирается питаться в кафе и ресторанах, и она отправилась в Вирджинию к своим родным, оставив его одного в пустом доме.
Каждый вечер, прийдя домой из офиса, Оливер сам готовил обед и съедал его в столовой его с суровой ритуальной безучасностью. Потом тщательно вымыв посуду он отправлялся в гостиную и садился перед камином и замирал в этом положении до часу или двух часов ночи, не открывая книгу, не включая радио, просто сидел не сводя глаз с холодного пустого очага, пока усталость не брала верх и не заставляла его лечь.
Он не звонил Люси и не писал ей. Перед тем, как наконец встретиться с ней, он хотел точно определить, что именно он собирается делать дальше. Всю жизнь решения давались ему нелегко, после длительного и тщательного обдумывания. Он не был тщеславен, но не отличался и излишней скромностью. Он верил в свой разум и умение прийти к правильному выводу, который выдержит испытание временем. Теперь ему предстояло принять решение относительно своей жены и сына и себя самого, и он не спеша в одиночестве предавался раздумьям.
Принятие решения на этот раз оказалось более длительным и трудным процессом, чем он ожидал, потому что вместо того, чтобы обдумывать проблему, он то и дело представлял себе Люси в объятиях Джефа, слышал их шепот, тихий смех в темноте комнаты и невыносимые жесты любви. В эти мгновения, одиночество и пустота дома подталкивали его написать Люси и сказать, что между ними все кончено, что он больше не желает видеть ее. Но он не поддавался соблазну. Может через неделю другую письмо будет написано, но оно должно быть результатом серьезных размышлений, а не самоистязания. Он дал себе передышку, чтобы прийти в себя; и только когда он полностью овладеет собой и своими чувствами, он будет действовать. Ревность, если это была ревность, принесла ему больше мучений, чем любому другому мужчине, привыкшему постоянно испытывать это чувство. Ревнивец всегда рассчитывает на то, что его предадут. Он находится в состоянии осады, он убежден, рано или поздно в его крепости образуется брешь, и нужно заранее подготовиться к поражению. Оливеру никогда в жизни не приходила в голову мысль о возможной измене, он был не готов к этому удару и почувствовал себя беззащитным и безоружным.
Он с любопытством пытался представить себе, что делают в подобных случаях другие мужчины. В конце концов, это довольно распространенное явление. Как это там у Леонти?
«И были из покон веков и есть, Немало рогоносцев, женами своими обманутыми бесчестно, И в час сей с нами рядом немало ходят простаков наивных и доверчивых. Слова мои тем самым подтверждая, они сейчас своих неблаговерных лобызают, И думают, что жены их все время верность сохраняли…”
Дальше он не помнил, но знал, что эти строки весьма точно соответствуют его собственной ситуации. Оливер встал, достал с полки толстый том Шекспира и открыл «Зимнюю сказку», и пролистав страницы, он нашел это место
«И если все мужья неверных жен
Отчаянию безумства предадутся,
Из человечества уйдут мильоны человек,
Покончив счеты с жизнью.
И нет лекарства от болезни сей;
В развратном похотливом мире»,
— читал он.
Оливер захлопнул книгу. Шекспир почему-то принес ему облегчение. «Развратная похотливая планета», как сказал поэт. Звучит высокопарно, но вполне убедительно. Оливеру пришло в голову, что за пятнадцать лет их совместной жизни, он так и не понял Люси. Он пытался разобраться, что именно он думал о своей жене. Она сдержана, предана, умерена в желаниях, перечислял он, и всеми силами старается годить ему, получить одобрение с его стороны. И в целом, она довольно покорна. При этой мысли он горько ухмыльнулся, вспоминая далекое эхо их свадебного марша. Ну, есть конечно, незначительные недостатки — сентиментальность, некоторая лень и застенчивость.
Она нужна ему.
После десятидневных размышлений, мрачно подумалось ему, именно к этому выводу я и пришел. Она нужна мне.
Я слишком легко к ней относился, вспоминал он как об умершем друге, значение которого в своей жизни начинаешь понимать только после его ухода. Я не был достаточно внимателен к ней.
И он представил себе, какова будет его жизнь, если они останутся в доме вдвоем с Тони. Тони, с глазами матери, с такими же как у нее мягко выдающимися скулами, со множеством жестов, таящих черты сходства с ней, но в то же время уже по мужски грубоватые и немного комичные из-за его юношеской неуклюжести. Что бы не случилось, этого я не перенесу.
И он рисовал себе их жизнь сейчас там на озере. Тони и Люси день и ночь вместе ведут скрытую войну с той самой дождливой ночи десять дней назад. Оливера не покидала мысль о том, что ему следовало взять Тони с собой, ради самого же Тони. Если бы он не обратился в бегство, как раненный торреодором бык, он, конечно, бы именно так и поступил. Только в этом случае еще сложнее было бы прийти к правильном решению. Ладно, успокаивал он себя, пусть потерпит недельку-другую — в конце концов, это время, отведенное мне на спокойное размышление, не пропадет даром для всех нас.