— Я полагал, что там будет удобнее, — сказал он. — Ближе к конторе.
— Вы не представляете, что теперь творится на Восьмой авеню, — сказала Белинда. — Того и гляди ограбят у самого подъезда.
Она говорила резко, напористо. Она всегда так говорила, и одно время он хотел было намекнуть ей, что она могла бы взять несколько уроков, как вести вежливый разговор, да так и не решился. А теперь, конечно, уже поздно. Он не сказал ей, что мысль остановиться в «Манхэттене» пришла ему в голову в последнюю минуту, когда он писал ей телеграмму в аэропорту Ниццы. «Манхэттен» — шумный, многолюдный отель, и при иных обстоятельствах Крейг предпочел бы в нем не останавливаться. Но он вспомнил, что жил в нем, когда готовил к постановке первую пьесу Эдварда Бреннера, с Эдвардом Бреннером. Теперь Бреннер уже не напишет пьесу. Тогда этот отель назывался «Линкольн» — президентов везде не очень-то высоко ценят. Но в отеле «Линкольн» ему везло. Жаль, что он забыл, в каком номере жил тогда. Но Белинде ничего этого говорить нельзя, слишком она трезвая женщина, чтобы поощрять предрассудки своего хозяина.
— Очень уж поздно вы меня предупредили, — обиженно сказала она. — Вашу телеграмму я получила всего три часа назад.
— Случилось одно непредвиденное событие, — сказал он. — Извините.
— И тем не менее… — Она великодушно улыбнулась, нее были острые, маленькие, как у щенка, зубки. — Тем не менее я рада, что вы вернулись В конторе у нас как в морге. От скуки я просто с ума сходила. Даже пристрастилась к рому, постоянно держу на столе бутылку. Днем, чтобы совсем не спятить, пропускаю рюмочку. Уж не станете ли вы уверять меня в том, что наконец-то соизволили взяться за работу?
— В общем — да.
— Аллилуйя! Как это — «в общем»?
— Брюс Томас хочет ставить фильм по сценарию которым я владею.
— Брюс Томас? — Она была явно удивлена. — О-ля-ля! — Крейг заметил, что в этом году имя Брюса Томаса все произносят с какой-то особой интонацией. Он почувствовал не то радость, не то ревность. — А что это за сценарий? — подозрительно спросила Белинда. Ни одного сценария я вам за последние три месяца не высылала.
— В Европе отыскал. Короче говоря, я его сам написал.
— Давно бы так. Это лучше, чем возиться с той ерундой, что нам присылают И вы ничего мне об этом не написали. — Белинда была задета. — Могли бы прислать мне экземпляр.
— Простите. — Крейг погладил ее руку.
— У вас ледяная рука, — сказала она. — Вы здоровы?
— Конечно, — коротко ответил он.
— Когда мы начнем?
— Это я выясню после того, как увижусь с Томасом. Еще контракт не подписан. — Он посмотрел в окно машины на густые облака, написавшие над плоской равниной. — Ах да, я хотел вас спросить. Помните вы женщину по имени Глория Талбот? Кажется, она у нас работала.
— В самом начале, месяца два, — ответила Белинда. Она всегда все помнила. Совершенно никчемная особа.
— Она была хорошенькая?
— Полагаю, мужчины считали ее хорошенькой. Господи, да с тех пор прошло уже почти двадцать пять лет! Почему вы про нее вспомнили?
— Она мне привет передала. Через общего знакомого.
— Наверное, она уже сменила пяток мужей. — Белинда поджала губы. — Я ее сразу же раскусила. Чего она от вас хочет?
— Понятия не имею. Может быть, просто хотела напомнить о себе… — Ему почему-то трудно стало говорить. — Если не возражаете, Белинда, я немного вздремну. Вконец измотался.
— Много путешествуете, — сказала она. — А вы ведь уже не мальчик.
— Пожалуй, вы правы. — Он закрыл глаза и откинул голову на подушки сиденья.
Номер ему дали на двадцать шестом этаже. На улице был туман, по стеклам барабанил дождь. За окном он увидел башни небоскребов — поблескивание стекол, ярусы тусклых огней в серой предвечерней мгле. Комната чистая, гигиеничная и безликая, обставленная не во вкусе русской аристократии. С Гудзона доносились гудки. Ничто не напоминало ему о счастливых временах, когда ставили пьесу Бреннера. Надо бы узнать, где похоронен Бреннер, и положить на могилу цветы.
Распаковка чемодана оказалась трудным делом. Летний костюм, в котором он прилетел из Канна, здесь, в дождливом городе, выглядел нелепо. Ему надо было позвонить многим людям, но он решил все звонки отложить до завтра. Все, кроме одного. Брюсу Томасу надо позвонить сейчас же, он ждет звонка.
Он назвал телефонистке номер. После усталых, визгливых голосов standardistes [43] Канна живой, бодрый голос американской телефонистки радовал слух. Томас, подошедший к телефону, был приветлив.
— Ну, знаете, это сюрприз, — сказал он. — Написать такой сценарий! Приятный сюрприз. — Значит, Клейн уже позвонил ему. — Не знаю точно, что у нас выйдет, но что-то выйдет непременно. Вы сейчас заняты? Хотите подъехать ко мне?
Томас жил на 70-й улице в Восточной части города. Уже одна мысль о том, что придется добираться туда через весь город, была мучительной.
— Лучше завтра, если не возражаете, — предложил Крейг. — Измотал меня этот реактивный самолет.
— Конечно, — согласился Томас. — Десять утра вас устроит?
— В десять буду у вас. Кстати, вы случайно не знаете телефона Уодли в Лондоне?
Крейг почувствовал, что Томас замялся.
— Видите ли, предлагая Уодли, я и не предполагал, что это вы написали сценарий.
— Я знаю, — сказал Крейг. — Вы с ним еще не говорили?
— Нет. Как вы понимаете, мне хотелось выяснить ваше мнение на этот счет. Но когда Клейн сказал мне, что вы согласны обсудить это предложение, я попробовал связаться с ним. В Канне его нет, по лондонскому адресу тоже. Я послал ему телеграмму с просьбой позвонить мне. Минутку, я сейчас дам вам его номер.
Вернувшись к телефону и сообщив Крейгу номер Уодли, Томас сказал:
— Если разыщете его, скажите, что я пытался дозвониться ему, хорошо? Я пошлю ему сценарий, не возражаете? Я сделал несколько ксерокопий. Ему нет смысла приезжать сюда, если он по той или иной причине не захочет работать над рукописью.
— Кажется, я где-то слышал, что он и так собирается вернуться на постоянное жительство в Штаты, — сказал Крейг.
Где-то. Над Францией, когда летел в сторону бравого Нового Света. Дорогой папа.
— Это интересно, — сказал Томас. — Ну что ж, молодец. Значит, утром увидимся. Желаю вам спокойной ночи.
Симпатичный человек этот Томас. Вежливый, предупредительный, воспитанный. Крейг заказал разговор с Лондоном и прилег на кровать в ожидании вызова. Когда он положил голову на подушку, у него закружилась голова, комната поплыла перед глазами. «Много путешествуете», — сказала Белинда. Мудрая женщина. Двадцать три года службы. Ужасно хотелось пить, но он не мог заставить себя встать и сходить в ванную за стаканом воды.