Он допоздна засиделся в конторе, поужинал и к одиннадцати часам отправился в «Золотой обруч». В зале было немноголюдно; он сел у стойки, взял виски и стал прислушиваться к беседе пары, устроившейся по соседству. Толстяк лет пятидесяти рассказывал полноватой блондинке о своих прошлых любовных похождениях, полагая, что тем самым подготавливает почву для новой победы. При появлении Майкла Антуан махнул другу рукой, не переставая играть. Трейси в ресторане не было. Вряд ли она появится здесь сегодня, сказал себе Майкл, раз она была в «Золотом обруче» вчера. Но он все равно невольно всматривался в полумрак, ища ее лицо. Похоже, та дама, которая заставила Антуана забыть о всех его прежних увлечениях, тоже отсутствовала.
Француз играл, как всегда, великолепно, не искажая мелодию своей тонкой, искусной импровизацией. Какое удовлетворение, подумал Майкл, приносит умение делать что-либо так мастерски и дарить этим радость людям. Он вспомнил тоскливые часы собственных музыкальных экзерсисов и усмехнулся сквозь годы тому несчастному ребенку, который с ненавистью барабанил по клавишам.
Антуан закончил свою версию темы из «Жала» замысловатым пассажем, подошел к стойке и обнял Майкла.
– Enfin [6] , – сказал он.
Отступив на шаг, француз изучающе уставился на Майкла.
– Дай-ка я посмотрю, как ты выглядишь, – произнес Антуан. – Да, годы бегут. Ты не заботишься о себе.
– А что стряслось с тобой?
По левой щеке Антуана от уха до рта тянулся длинный шрам.
– А, это… – Антуан коснулся шрама. – Память о Париже. Одна дама…
– Не говори мне, что ты встречаешься теперь с дамами, которые носят в сумочке опасную бритву.
– Это не дама, – пояснил Антуан. – Ее ухажер. Месье из Марселя, известный в milieux [7] бешеным нравом. Когда он выхватил нож, я его еще плохо знал. – Он пожал плечами. – Ничего страшного. Это меня, возможно, чуть портит, но я никогда не был красавцем.
Придвинув табуретку к Майклу, Антуан сел и заказал перье. Во время работы он воздерживался от крепких напитков.
– Где та красавица, с которой ты обещал меня познакомить?
– Она весьма необязательная особа. – Антуан вздохнул. – Приходит и уходит по настроению. Говорит, что я ей нужен, когда ее одолевает cafard [8] . Наверно, сегодня у нее превосходное настроение. Она имеет массу поклонников, с которыми встречается, когда ее душа поет. Пока что, мой друг, меня не с чем поздравить, хотя я неоднократно возлагал свое сердце к ее ногам. Майкл рассмеялся.
– Ты сегодня в ударе, Антуан, – сказал он.
Майкла всегда забавляли цветистые речи Антуана, посвященные женщинам. Ему нравилось, когда француз специально развлекал его подобными сентенциями. Антуан пристально посмотрел на Майкла:
– Похоже, сегодня cafard коснулась и тебя своим крылом.
– Я долго работал.
– Значит, дело не в том, что ты скорбишь по поводу отсутствия блистательной мадам Сторз?
– Не касайся этой темы, пожалуйста, – сухо обронил Майкл.
– Вчера вечером Трейси тоже была грустна. Я разглядел, что ее гложет печаль.
– В такой темноте ты с трудом разглядишь пианино.
– Человеческая душа способна проникнуть в самые темные уголки, – с пафосом заявил Антуан. – Помни, я – артист.
– Ты – пианист из бара, и весьма хороший. Довольствуйся этим и не лезь в темные уголки.
– Не каждому музыканту удается выступить в «Карнеги-Холл», – с достоинством заметил Антуан. – Что бы ты хотел послушать?
– Что угодно, кроме «C'est triste, Venise».
Антуан скорбно покачал головой:
– Грустно видеть тебя здесь одного, а миссис Сторз – в компании двух некрасивых пожилых мужчин. Вы были эффектной парой. Два великолепных животных. Все любовались вами. Чья бы ни была вина, вы оба совершаете ошибку.
– Ступай к своему пианино.
– Я сказал то, что должен был сказать.
– Иди играй.
Антуан спрыгнул с табуретки и направился к пианино. Он двигался, словно под какую-то синкопированную музыку, звучавшую внутри него. Француз сел за пианино, зажег сигарету и молча уставился на клавиатуру так, словно это был священный предмет, к которому он боялся прикоснуться.
Майкл почувствовал, что полноватая блондинка смотрит на него. Густой хриплый голос толстяка, ее спутника, больше не звучал. Майкл повернулся и поглядел на соседку, сидевшую в одиночестве. Блондинка кокетливо улыбнулась. Она была хорошенькой, с полным соблазнительным бюстом, выглядывавшим из глубокого выреза платья.
– Добрый вечер, – сказала женщина – Я наблюдаю за вами с момента вашего появления здесь. Мой кавалер потерял надежду и отправился домой. Вы меня не угостите?
Майкл взял для них обоих по коктейлю. После получасовой беседы, в ходе которой он узнал, что его новую знакомую зовут Роберта Мансон, что она – физиотерапевт и приехала в Нью-Йорк из Сиэтла, Майкл подумал – а почему бы и нет, после столь долгого перерыва? Он покинул бар с Робертой, махнув на прощание рукой одинокому, окутанному клубами дыма Антуану. Когда они сели в такси, он из вежливости поцеловал Роберту, потому что от него ждали этого; Майкл не мог точно сказать, получил ли он удовольствие от поцелуя.
Кожа Роберты была душистой, гладкой, упругой, какой и должна быть кожа физиотерапевта; в постели она проявляла энтузиазм, о котором мечтает каждый мужчина, но через полчаса бесплодных усилий Майкл произнес:
– Извини, сегодня ничего не получится.
Он встал и начал одеваться.
– Какая жалость. Такой красивый молодой человек. Нью-Йорк ужасно действует на мужчин. Может, попробуем в следующий раз?
– Возможно, – ответил он, зная, что другого раза с ней не будет.
Майкл наклонился и, как бы извиняясь, поцеловал ее в лоб, потом он вышел из спальни и покинул квартиру.
В порядке эксперимента на следующей неделе он совершил еще одну попытку с девушкой, которая нравилась ему еще до встречи с Трейси, она была спокойной, простой, ясной, как погожий день, и добивалась его внимания особенно настойчиво, продолжая звонить и после того, как Майкл, по его выражению, выбыл из игры, познакомившись с Трейси. С тех пор утекло много воды, но когда он позвонил своей знакомой, ее голос зазвучал так же радостно, как прежде. К удивлению Майкла, она не вышла замуж, не уехала из Нью-Йорка, не стала лесбиянкой и наркоманкой, не увлеклась дзэнбуддизмом. Он получил удовольствие от обеда с ней, потом повел слушать, игру и пение Антуана, который, увидев ее, одобрительно изогнул брови. Но когда Майкл вошел в квартиру девушки и она со свойственной ей бесхитростностью начала сбрасывать с себя одежду, он почувствовал, что у него ничего не получится, и оказался прав.